Встреча с хичи - Фредерик Пол Страница 12

Бомба в Киото сожгла деревянную статую Будды, которой было больше тысячи лет; беспилотный корабль приземлился на астероиде Врата и, когда его открыли, выпустил целое облако спор сибирской язвы; перестрелка в Лос-Анжелесе; плутониевая пыль в главном водопроводном резервуаре Лондона – вот что обрушивалось на нас. Терроризм. Бессмысленное насилие.

– Странный мир, – сказал я своей дорогой жене Эсси. – Индивидуумы действуют трезво и разумно, но, собираясь вместе, они становятся неразумными подростками; собираясь группами, они ведут себя как дети.

– Да, – согласилась Эсси, кивая, – это верно, но скажи мне, Робин, как твои кишки?

– Хорошо, насколько можно ожидать, – ответил я и добавил шутку: – Невозможно больше достать хорошие запчасти. – Потому что мои кишки, конечно, трансплант, как и многие другие части моего тела – таковы достоинства Полной Медицины Плюс. – Но я говорю не о своей болезни. О болезни мира.

– Ты прав, – согласилась Эсси, – хотя, по моему мнению, если бы у тебя с кишками было бы все в порядке, ты реже говорил бы о таких вещах. Она подошла ко мне сзади и положила ладонь мне на лоб, глядя с отсутствующим выражением на Таппаново море. Эсси понимает устройство человека, как немногие, о чем свидетельствуют ее премии, но когда она хочет узнать, нет ли у меня температуры, то делает это так же, как когда-то ее нянька в Ленинграде. – Температуры нет, – неохотно сказала она, – а что говорит Альберт?

– Альберт говорит, – ответил я, – что тебе нужно заняться своими гамбургерами. – Я сжал ее руку. – Честно, со мной все в порядке.

– А ты спросишь для уверенности Альберта? – торгуется она. На самом деле она очень занята новой группой своих предприятий, и я об этом знаю.

– Спрошу, – пообещал я, похлопав ее по все еще великолепному заду. Она скрылась в своей мастерской. Как только она ушла, я позвал: – Альберт. Ты слышал?

В голораме над моим столом появилось изображение моей информационной программы. Альберт почесывал нос концом своей трубки.

– Да, Робин, – сказал Альберт Эйнштейн, – конечно, я слышал. Как вы знаете, мои рецепторы всегда функционируют, за исключением тех случаев, когда вы их специально отключаете или когда ситуация исключительно интимная.

– Гм, – ответил я, рассматривая его. Он совсем не франт, мой Альберт, в своем неаккуратном свитере, собранном складками на шее, в спущенных носках. Эсси все это поправила бы в секунду, если бы я попросил, но мне он так нравится. – И как же ты определяешь, что ситуация интимная, если не подсматриваешь?

Он переместил кончик трубки с носа на щеку, продолжая почесывать и мягко улыбаться: знакомый вопрос и ответа не требует.

Альберт скорее друг, чем компьютерная программа. Он достаточно сообразителен, чтобы не отвечать на риторические вопросы. Когда-то у меня было более десяти воспринимающих и обрабатывающих информацию программ. Одна программа – бизнес-менеджер – рассказывала, как обстоит дело с моими инвестициями, другая – медицинская – сообщала, когда нужно заменять органы (между прочим, я считаю, что она вступила в заговор с другими программами, и они совместно добавляли мне в пищу лекарства), юридическая программа помогала не попадать в неприятности, а когда я все же в них попадал, мне помогала моя старая психоаналитическая программа. Или пыталась помогать: я не всегда верил Зигфриду. Но постепенно я ограничился только одной программой. Это мой научный советник и помощник на все руки Альберт Эйнштейн.

– Робин, – с мягким укором сказал он, – вы ведь меня вызвали не для того, чтобы проверить, подглядываю ли я?

– Ты прекрасно знаешь, почему я тебя вызвал, – ответил я, и он, правда, знал. Он кивнул и указал на угол комнаты, в сторону Таппанова моря; там находится экран интеркома. Альберт управляет и им, как и всем остальным оборудованием в доме. На экране появилось нечто вроде рентгеновского снимка.

– Пока мы разговаривали, – сказал Альберт, – я позволил себе просветить вас пульсирующим звуком, Робин. Посмотрите сюда. Вот это ваш последний кишечный трансплант, и если вы посмотрите внимательней – подождите, я увеличу изображение, – я думаю, вы заметите, что вся эта область воспалена. Боюсь, что происходит отторжение.

– Мне не нужно это объяснять! – рявкнул я. – Сколько?

– Сколько времени до того, как положение станет критическим? Ах, Робин, – искренне сказал он, – трудно сказать: ведь медицина по-прежнему не точная наука...

– Сколько!

Он вздохнул.

– Я сообщу вам минимальную и максимальную оценки. Катастрофические последствия не наступят в течение ближайшего дня и обязательно наступят через шестьдесят дней.

Я расслабился. Не так плохо, как могло бы быть.

– Так что у меня есть время, прежде чем положение станет серьезным.

– Нет, Робин, – энергично возразил он, – оно уже серьезное. Неприятные ощущения будут усиливаться. Вы должны немедленно начать прием лекарств, но даже при этом вероятны очень сильные боли. – Он помолчал, глядя на меня. – Судя по вашему выражения, – заметил он, – какая-то идиосинкразия заставляет вас откладывать принятие мер как можно дольше.