Аргилай. Украденный дом - Дмитрий Легер Страница 12

К полудню стало заметно теплее, но солнце так и не показалось из-за густых облаков. Птицы летали низко, намекая, что пора бы начаться дождю. Однако тот не спешил намочить путников, рискнувших отправиться в дорогу.

Позавтракали, не слезая с седла, сухарями и ледяной водой из фляги. Лаи поделился сухариком со своим конем. Тот схватил угощение горячими губами и самозабвенно захрустел. Трица хмуро покосилась на спутника и ворчливо произнесла:

– До ближайшей деревни неделя пути. Запасы кончатся – будешь вместе с конем травку щипать.

– А до твоего отца, сколько добираться? – поинтересовался Лаи, старательно потягиваясь и разминая спину. – У меня поясница болит от езды.

– Сущий пустяк, – с поддельным добродушием откликнулась Трица. – Пару месяцев.

– Сколько? – ужаснулся юноша. – А по дороге будет что-то интересное, кроме леса?

– Будет. – успокоила женщина. – Недели через три будем проезжать через столицу.

– Тильбон? – уточнил Аргилай.

– Тильбон. – подтвердила Трицитиана.

Жеребец резко остановился. Юноша с трудом удержался в седле, поскольку конь нагнулся к луже напиться воды и потянул за собой всадника за уздечку. Лаи с силой натянул повод, силясь поднять морду животного. Но тщетно. Конь превосходил своего седока не только силой, но и упрямством. – Долбанный упрямец, – пропыхтел парень, вставая в стременах и двумя руками таща за кожаный ремень.

– Хочешь его так назвать? – не скрывая улыбки поинтересовалась рыжая, наблюдая за мучениями спутника.

Конь напился, поднял голову и отряхнулся. Лаи ударил его пятками, понукая двигаться дальше. Бесполезно. Ветки ближайшего дерева манили своей сочной листвой, и конь, оторвав одну из них, неспешно принялся жевать.

– «Долбанный упрямец» – слишком длинное имя! – выругался юноша, продолжая тщетные попытки заставить коня слушаться команд. – Будет просто – «Упрямец».

– Так мы никуда не доберемся. – решила Трица, продолжая наблюдать за страданиями парня. – Держись крепче! – вскричала она и ударила пятками свою кобылу.

Обдав Аргилая и Упрямца облаком пыли, Луна резво припустила галопом по дороге. Приподнявшись в стременах и пригнувшись к белоснежной гриве Луны, женщина свистела и улюлюкала, всецело отдаваясь восторгу скачки.

Жеребец перестал жевать листву, фыркнул и вскинул голову. Такого безобразия он потерпеть не мог. Лаи чуть не вылетел из седла, когда Фельдбонский боевой конь сорвался с места в карьер и помчался вслед кобыле.

– Ииииааа! – от восторга крик сам вырвался из горла юноши.

Деревья замелькали по обочинам, сливаясь в сплошную зеленую стену. Упрямец с легкостью догнал Луну, обошел и полетел дальше, едва касаясь копытами земли. Лаи привстал в стременах и до боли сжал коленями седло. Встречный ветер трепал длинную черную гриву. Жесткие волосы Упрямца били Аргилая по лицу и смешивались с длинными волосами юноши, почти такого же цвета.

Где-то на грани здравого смысла, держась одной тонкой ручкой за сознание, на ветру трепетала мысль: "А если ветка в глаз?". Но встречный поток воздуха был такой мощный, что мысль разжала пальчики и исчезла позади в клубах пыли. Оставив лишь чистый незамутненный восторг скорости и восхищение живой мощи под седлом.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Взмыленного Упрямца, перешедшего на шаг, догнала Трица верхом на Луне.

– Смотри-ка – удержался! – засмеялась женщина.

Лаи решил посчитать эту усмешку спутница за комплимент.

– А то! – ответил он, с трудом успокаивая дрожь в руках.

– Резвая коняшка, ничего не скажешь! – восхитилась женщина.

Аргилай с гордостью вкинул нос:

– Размер имеет значение!

– Знаешь, что в народе говорят про любителей больших коней и длинных мечей? – хитро прищурилась Трицитиана.

– Знаю, – не стушевался Лаи. – Их называют – рыцари!

Копыто ополоснул руки в большой бочке с дождевой водой и, вытирая ладони расшитым холщевым полотенцем, подошел к ожидавшему его, человеку.

– Все в порядке с вашей лошадкой, господин Герд. – авторитетно заверил новый староста деревни Большое Дно. – Глаза и нос чистые, копыта целы, кушает хорошо. Может мошка, какая куснула или напугалась чего? – предположил он.

– Чудесно. – кивнул высокий человек в кожаной куртке, которого назвали Герд. Он поднялся с завалинки дома Копыта и водрузил на голову охотничью фетровую шляпу с черно-белым пером. – Сколько я должен?

– Пару медяков, – ответил табунщик и махнул рукой. – Я ж только осмотрел. Вот кабы врачевать пришлось – тогда совсем другой разговор был.

Герд улыбнулся уголками бледных тонких губ и произнес:

– Мне не зря Вас рекомендовали. – он извлек из поясного кошелька две медных монеты.

– Да, – согласился Копыто, с благодарностью принимая деньги. – Ухо надо держать востро в нашем королевстве. Плут на плуте. Давеча кузен мой ездил в деревню Жадины. Неделя пути отседа. – пояснил староста. – Лошадь у него в пути захромала. Так ихний коновал моего кузена, как липку ободрал. А там и всего-то – щепа в копыто попала. Гусиным жиром залить и все дела.

Герд усмехнулся рассказу табунщика, затягивая подпругу и проверяя стремена своей лошади. Достал из-за пояса и длинные перчатки для верховой езды, надел. И, протянув Копыто руку на прощание, произнес:

– Благодарю, староста.

Коневод почтительно пожал протянутую руку.

– Доброго пути. – пожелал он.

– Чуть не забыл, – вспомнил Герд, продолжая сжимать кисть старосты. – Ваша дочь. Она сказала, что Огненная Фея работала на Вас. Спасла от разбойников, вернула табун. И у нее был медальон. В форме капли.

Копыто слегка побледнел. Серые глаза собеседника, не мигая, смотрели на него. Словно у кота в засаде, неотрывно глядящего на маленькую птичку, которой через мгновение предстоит оказаться в его острых когтях. Пожилой табунщик знал – у Трицы полно недоброжелателей. Таковы уж особенности ее ремесла. И помнил, какой сыр-бор разгорелся из-за подвески в виде капли: Боров готов был сменять ее на жену и дочь коневода. Видать не малая ценность у побрякушки.

– Дочка моя та еще сказочница, господин Герд. – ответил Копыто, пытаясь унять дрожь в голосе и придать ему беззаботные нотки. – Огненная Фея ее любимый сказочный герой. Вы же знаете этих детей.

– Знаю, – холодно произнес собеседник, не отпуская руки табунщика. – Маленькие, глупые, но искренние. Я всегда вижу, когда мне лгут.

Староста проглотил ком, застрявший в горле. А Герд приблизил свое лицо к лицу коневода и продолжил:

– Ваша дочь очень славная. Настоящее горе потерять такого ребенка.

Копыто попытался вырвать свою кисть. Но рука в длинной перчатке для верховой езды, держала крепко, продолжая сжиматься все сильнее. Пальцы коневода пробила острая боль. Еще чуть-чуть и раздастся хруст тонких косточек.