Сломанный клинок - Кирилл Корзун Страница 12

Под сенью гигантской цветущей сакуры, укрывшей своими ветвями всю вершину заросшего буйной травой холма, в розоватом свечении солнечных лучей, пробивающихся сквозь лепестки цветов и листву, сидел человек, наслаждавшийся умиротворением и одиночеством. Шум листвы и ветвей, пение птиц, журчание воды в ручье неподалеку – звуки природы завораживали, убаюкивали его, разглаживали морщины, придавая лицу расслабленное выражение. Длинные волосы, изрядно побитые сединой и собранные на затылке в сложной прическе, трепали порывы ветра, норовящего хоть как-то растолкать, расшевелить столь невозмутимого счастливца.

Но всё это было напрасно. Старый самурай давно обрёл свой покой, и ничто не могло его потревожить. А тех, кто осмелился бы, ожидал надёжно укрытый широким рукавом кинжал.

Открыв глаза, он неторопливо макнул зажатую в руке кисточку в чернильницу и, приложив ее кончик к тонкому листу рисовой бумаги, разложенному на циновке, в несколько четких, уверенных движений изобразил сложный иероглиф.

– Не удивлена. Ты всегда уделял каллиграфии и прочим увлечениям гораздо больше внимания, чем своей семье и её проблемам. Горбатого не в силах исправить даже могила!

Кисть неконтролируемо описала хаотичную траекторию, безнадежно испортив только что созданное произведение искусства и настроение постигающего дзен старика. Сначала дернулась его бровь, затем щека, губы скривились и сжались в тонкую бледную полосу – потеря лица во всей ужасающей красе, стыд и позор, – но любой, кто понимал истинную причину, смог бы понять и простить.

– Кей, мне все чаще кажется, что твои родители ошиблись с выбором имени для своей дочери. А я ошибся, считая, что у меня будет послушная жена, – расстроенно вздохнул старик, успокаивая внутреннюю бурю, и, вновь закрывая глаза, отрешился от мира. – Мы вроде бы не собирались встречаться в этом столетии?

Смятый и скомканный лист бумаги был единственным знаком раздражения, который ему позволило воспитание. Хотя так хотелось запустить им прямо в нарушительницу спокойствия.

– Ты не рад мне, старый пень? И это твоя благодарность?! Надо было отравить тебя, когда мне это предлагали. Десять мер золота предлагали!

– Ты прекрасно знала, что никакой яд меня уже не возьмёт, раз я как-то прожил с тобой пятнадцать лет, змея ты моя. Ты ведь не воспоминаниям пришла предаваться? Говори, не тяни…

– Ты призван, Хандзо. Род может пересечься, и богиня вспомнила о своём обещании. Наша кровь взывает о помощи… А мне выпала участь сообщить тебе об этом, только и всего, – ответила самураю его жена после некоторого молчания.

Это было последнее, что услышал старый самурай, прежде чем рассыпаться ворохом лепестков сакуры. А ветер все так же шумел листвой…

* * *

– Тебя нельзя оставлять одного. Так вляпаться в первый же день! – укоризненно покачал головой Алексей и решительно тряхнул кудрями, наставительно воздевая указательный палец вверх: – Но мы обязательно выправим ситуацию! Я теперь официально курирую твоё обучение, а со мной – не пропадёшь!

Я с некоторым сомнением посмотрел на разглагольствующего товарища, но промолчал. Так как вляпался я всё же знатно.

Характер у Натальи Александровны оказался донельзя стервозный. Выслушать меня она не пожелала, причём мою отчаянную попытку объясниться расценила как малодушие и желание увильнуть от заслуженной кары. Староста подоспел к окончанию разбора моих прегрешений и чудесным образом сгладил ситуацию – я остался при «своих» двух взысканиях и не обзавелся третьим. В одном шаге от повторения сомнительного рекорда школы.

Наручные часы упорно предупреждали о приближающемся полдне – два полноценных занятия по полтора часа и перерыв между ними полностью исчерпали утро. Алексей вновь был моим Пятницей и знакомил меня с особенностями обучения в ВКШ. Одной из них стала отдельная аудитория, закреплённая за нашей учебной группой. Как оказалось, предыдущие занятия были поточными, то есть на них присутствовал весь пятый курс школы. А в группе обучалось всего двадцать пять человек.

Аудитория предназначалась для собраний группы, в ней же можно было проводить время, если выпадало «окно» в расписании, а также там хранились личные вещи, учебники и прочие необходимые каждому ученику мелочи. Поскольку очередной перерыв между занятиями длился около получаса, именно это место было рекомендовано мне для представления группе.