Мироходцы. Пустота снаружи  - Илья Крымов Страница 11

– А хрена ли он такой бурый?

– Мм?..

– Ну он же Красная планета, верно? А здесь все коричневое! Я разочарован.

– Земля – тоже голубая планета, но на деле воды океанов не такие уж голубые, а почва континентов коричневая, серая… а еще песок, степи.

Вокруг них раскинулась бескрайняя каменистая пустыня разных оттенков охряного и бурого. Песок, камни, небольшие всхолмья и убитая линия горизонта: небо Марса мало отличалось от его земли из-за огромного количества пыли в атмосфере, но по вечерам, как сейчас, к примеру, если пыли было немного, выпадала возможность полюбоваться розоватым небосводом, с которого медленно уходило голубое солнце.

В начале прогулки Владимир создал участок пригодной для жизни атмосферы без пыли и радиации. Опущенный на марсианский грунт хомяк некоторое время шнырял по ландшафту, после чего высказал свои претензии. Каньоны и полюса Красной планеты ему тоже не особо понравились, так что друзья решили закончить осмотр и расположились на склоне Олимпа.

– И все-таки я не понимаю – как это работает? Ты бог или не бог?

Смоля очередную сигарету, Владимир обратил задумчивый взор в пустоту. Он не любил этого термина с тех самых пор, как оказался единственным существом во вселенной, к коему тот объективно подходил. Дело было в значении, которое люди вкладывали в слово «бог». Владимир не был тем богом, а в силу своей прагматичной натуры очень не хотел внушать кому-либо ложных надежд.

– Я – менеджер реальности, Кузя, вот что. Я… я как игрок в «Black & White» ^[7].

– Шикарная была игрушка.

– Отличная. Жаль, что Молинье потом скатился.

Оба вздохнули.

– И все же непонятно – как это с тобой произошло?

– Помнишь фильм «Брюс Всемогущий»?

– Ну.

– Все произошло совсем не так. Никто мне ничего не объяснял и не обещал, однажды я просто проснулся и понял, что что-то не так. В голове звучали чьи-то голоса, взгляд мог рассматривать отдельные атомы штукатурки на потолке, мысли всех вокруг были словно открытые книги, а дальше – больше. Я конкретно думал, что шизею, пока наконец не психанул и не стянул все пространство в космологическую сингулярность.

– И че?

– Че «че»? Знаешь, что случается с материей под большим давлением? Она раскаляется, Кузя.

– А. Знатно бомбануло?

– Про теорию Большого взрыва слышал? Так вот, Эйнштейн со товарищи в этом вопросе были теоретиками, а мне удалось попрактиковаться.

– О. И что потом?

– А ничего. Оказавшись один на один с новорожденной вселенной, я понял, что мне придется либо ждать еще миллиарды лет, чтобы оказаться в исходной точке своего обращения, то есть на новой Земле с новыми людьми, появление которых весьма вероятно; либо откатить континуум к точке старта самостоятельно. Второе, к счастью, получилось. Потом я не раз так делал.

– Сильно косячил?

– Прилично.

Взяв друга на руки, Владимир переместился на орбиту Земли.

– На моей памяти этот мир погибал туеву хучу раз, и всегда я возвращался назад, чтобы попробовать сначала.

– Чего попробовать?

– Сделать хорошо, – ответил бог. – Но потом я образумился и просто умыл руки. Так и живем теперь.

Глаза-бусинки черного хомяка пристально следили за лицом Владимира, а тот раздумывал: не стоит ли выбросить окурок прямо в космос? Орбита Земли уже так захламлена, право слово, что один окурок погоды не сделает.

– Владик, я умер?

– Сам не помнишь?

– Смутно.

Владимир вздохнул.

– Хочешь посмотреть на свои похороны?

– А можно?

– Откачу время немного назад, и постоим в сторонке.

Так он и сделал – устроил друга на одном высоком надгробии, а сам отошел. Кузьма Фомичев некоторое время, не шевелясь, наблюдал, как его прежнее тело клали в землю и засыпали землей.

– Слушай, а это норма, что ты и здесь, и там одновременно? – спросил он наконец.

– Малышева его знает, норма это или нет. Ты ничего больше не хочешь спросить?

– Ну, опуская тот факт, что раньше я был толстенным бородатым мужиком, а теперь стал хомяком… А впрочем, нет. Я хочу знать – почему теперь я хомяк? Ты же всемогущий, верно?

– В определенном смысле.

– Так можно мне было не умирать на правах старого друга?

Владимир кивнул: он ждал этого вопроса.

– В мире полно людей, чьи жизни ни на что не влияют, но ты, Кузя, твоя жизнь… а вернее, смерть, оказалась краеугольным историческим событием. Если бы ты только знал, сколько раз я пытался все переиначить.