Муравейник Хеллстрома - Фрэнк Герберт Страница 11

Из дневника Нильса Хеллстрома: «Фэнси обнаруживает явные признаки неудовольствия своей жизнью в Муравейнике. Может быть, она привыкла к жизни Снаружи. Иногда это случается. Боюсь, она вновь попытается бежать. В этом случае, как мне кажется, лучше просто уничтожить ее, чем отправлять в Чан. Ее первенец, Салдо, оправдал все наши ожидания. Я не хочу, чтобы Муравейник терял бридинг [3]-потенциал. Плохо, что у нее так ладится с насекомыми. Следует наблюдать за ней вплоть до завершения этого фильма. Что бы ни случилось, мы не можем больше посылать ее во Внешний мир с поручениями, пока не убедимся в ее надежности. Возможно, следует возлагать на нее большую ответственность во внутренних делах при съемках фильмов. Может быть, она разделит мое видение фильма, и это излечит ее от нестабильности. Этот фильм так нужен нам. Начало нового этапа. С ним и с теми, которые преследуют, мы подготовили мир к нашему ответу на. проблему выживания человека. Я знаю, что Фэнси разделяет схизматическую веру. Она верит, что насекомые нас переживут. Даже Праматерь этого боялась, но ее ответ в моей обработке следует развивать. Мы должны походить на тех, кому собираемся подражать».

— Это вас шокирует? — спросил Хеллстром. Блондин среднего сложения, по внешнему виду не более тридцати четырех лет, таким было его описание, имеющееся в Агентстве. В нем ощущалось чувство внутреннего достоинства, целеустремленность, проявлявшаяся в цепкости его взгляда, если что-то или кто-то был ему интересен. Чувствовался в нем заряд внутренней энергии.

Хеллстром стоял в лаборатории напротив пленника, привязанного к пластиковому стулу. Лаборатория представляла собой смесь полированного металла, блестящих белых поверхностей, стекла и инструментов, освещенных молочным светом, идущим по всему периметру потолка.

Дюпо здесь пришел в сознание. Он не знал, сколько прошло времени, но в голове все еще был туман. Хеллстром стоял перед ним с двумя обнаженными женщинами по бокам. Дюпо понимал, что слишком много внимания обращает на женщин, другую пару амазонок, но ничего не мог с собой поделать.

— Вижу, шокирует, — сказал Хеллстром.

— Положим, так, — согласился Дюпо. — Я не привык видеть так много обнаженной женской плоти.

— Женской плоти, — сказал Хеллстром и щелкнул языком.

— Их не обижает то, как мы о них говорим? — спросил Дюпо.

— Они не понимают нас, — ответил Хеллстром., — Даже если бы и понимали, то не поняли бы ваш вопрос. Это типично для Внешних, но мне всегда такой подход казался странным.

Дюпо осторожно попытался проверить крепость веревок, привязывающих его к стулу. Он очнулся с головной болью, и она не проходила. За глазами пульсировала боль, и он не имел ни малейшего понятия, сколько прошло времени. Дюпо вспомнил, как начал говорить с тремя женщинами, освещенными его фонариком, затем умолк, увидев, что многие фигуры заполняли темноту вокруг него. Затем неразбериха и туман. Господи, голова у него до сих пор кружилась. Он вспомнил свой глупый и жалкий выкрик, вызванный страхом и внезапностью:

— Я оставил здесь свой велосипед.

Боже граведный! Дюпо стоял там, держась за проклятый велосипед, и эти непроницаемые маски для ныряния окружали его. Подрагивающие двойные усики, нацеленные на него, могли означать только угрозу. У Дюпо не было ни малейшего представления, что это за оружие, но оружие — всегда оружие. Усики отходили от коротких ручек, которые женщины держали уверенно. Концы усиков издавали низкий гул, который Дюпо мог слышать, если задерживал дыхание, прикидывая шансы прорваться через круг. Пока он размышлял, ночная птица устремилась вниз к рою насекомых, привлеченных светом. Когда она миновала его, темная фигура подняла свой прибор. Раздался сухой свист, тот самый, что Дюпо слышал вокруг себя, пересекая поле. Птица в воздухе сложила крылья и камнем рухнула на землю. Женщина сделала несколько шагов вперед и запихнула птицу в мешок у себя на плече. Тут он заметил, что многие женщины имели такие мешки и эти мешки были полны.

— Я… я надеюсь, я не нарушаю частных владений, — рискнул Дюпо. — Мне сказали, что здесь неплохое местечко для моего хобби. Я люблю… наблюдать за птицами.

Сказав это, Дюпо сам понял, как глупо прозвучали его слова.

Что это за чертовы приборы? Эта птица даже не трепыхнулась. Свист-бэнг! Мерривейл ничего такого не упоминал. Может быть, это и есть «Проект 40»? Почему эти спятившие девки ничего не говорят? Словно они его не слышали или не понимали? Говорят они вообще на каком-либо языке?

— Эй, — попытался еще раз Дюпо, — меня зовут… И это все, что он помнил, не считая нового резкого свиста слева и болезненного ощущения расколотой головы. Дюпо вспомнил: взрывная боль под черепом. Его голова все еще болела, когда он смотрел на Хеллстрома. Это чертовы усики, без сомнения. Две женщины, стоявшие за Хеллстромом, имели то же оружие, хотя и не носили масок женщин из группы, окружившей его ночью.

«Плохо дело, — подумал Дюпо. — Сыграть под дурачка?»

— Зачем это вы меня привязали?

— Не тратьте даром времени, — сказал Хеллстром. — Мы вынуждены, пока не решим, как будем от вас избавляться.

С внезапно пересохшей глоткой и ушедшим куда-то сердцем Дюпо проговорил:

— Плохое слово — избавиться. Мне оно не нравится. Хеллстром вздохнул. Да, выбор слов в данной ситуаций был небогатым. Он устал от бесконечной ночи, и она еще не закончилась. Проклятые соглядатаи! Что им надо? Он сказал:

— Прошу прощения. Я не хотел причинять вам ненужных беспокойств или неудобств. Но вы не первый, пойманный нами при подобных обстоятельствах.

Дюпо испытал резкое ощущение уже однажды происходившего. Ему показалось, что он заново переживает опыт кого-то знакомого, близкого ему. Портер? Он не был близок с Портером, но все же…

— И вы избавились от них тоже? — спросил Дюпо. Хеллстром проигнорировал вопрос. Такая безвкусица. Он сказал:

— Согласно вашим документам, вы являетесь торговым агентом компании по фейерверкам. Один из тех, других, тоже работал на эту компанию. Это не кажется вам странным?