Юрьев день - Андрей Величко Страница 11

Я смотрел на чертеж, но не с целью вникнуть в подробности конструкции. А просто размышлял – что нам теперь делать? Вариантов вырисовалось три.

Первый – написать про это дело чистую правду. Мол, проект неудачный. Он не полетит из-за совершенно недостаточной тяги винтомоторной группы. Для того чтобы эта конструкция даже в идеальных условиях смогла оторваться от земли, тягу надо увеличить раза в три как минимум. Если же аппарат как-то удастся поднять в воздух – например, методом разгона по наклонной полосе, – то он, едва взлетев, тут же завалится набок, ибо у него нет ни поперечного угла V крыла, ни элеронов либо еще каких-нибудь элементов управления по крену. И ведь все это будет чистейшей правдой!

Однако такой вариант мне совершенно не нравился. Как же так – своими руками на корню зарубить первый в мире самолет, причем почти правильных очертаний! Только нелетающий. Нет, это не комильфо.

Второй вариант – оставить все как есть, то есть дать положительное заключение и не вмешиваться в процесс постройки и летных испытаний. Уже лучше, но тоже не годится, так как неудачные испытания станут серьезным ударом по нашему с Николаем имиджу, а удачные в таком варианте практически исключены.

И, наконец, третий путь. Вмешаться в процесс постройки, напрячь все силы и сделать так, чтобы это устройство все-таки полетело. Между прочим, не такая уж безнадежная задача. Дело в том, что творение Можайского по своим пропорциям гораздо больше напоминало экраноплан, нежели самолет. Ну так и пусть летает в режиме экраноплана! То есть низенько-низенько. Прекрасный вариант, но в три недели тут никак не уложишься. Да, но отец же дал нам их только на то, чтобы разобраться в проблеме! Вот, значит, мы и заявим – разобрались. Изделие перспективное, запросто может полететь, но только в случае, если будут проведены определенные доработки, список прилагается. Просим разрешить нам принять непосредственное участие в работах, иначе мы не можем гарантировать ожидаемый результат. Все!

Пока я раздумывал, Николай с надеждой смотрел на меня, но в конце концов не выдержал:

– Что же ты молчишь? Сможет оно летать или нет?

– Пока не знаю, надо построить модель этого уе… в смысле, аэроплана.

– Как ты его назвал?

– Аэропланом. Ведь он должен летать за счет обтекания поверхностей крыльев встречным воздухом. Воздух – «аэр», поверхность – «план». Согласен?

– Да…

– Значит, так – ты еще ножницы, нож, рубанок в руках держать не разучился?

– С тобой разучишься, как же!

– Тогда за тобой бумага. Пять больших листов папиросной, три обычной писчей, два картона. И нитки, возьмешь их у кастелянши. А я схожу в столярку за рейками и клеем. Встречаемся здесь, может, до темноты успеем начать.

Два дня после этого мы сразу после обеда уходили в комнату Ники, где до самого вечера резали, клеили и строгали. Пару раз к нам заглядывала мать, один раз – отец, но, посмотрев на наш творческий порыв, они тихо уходили, не мешая нам работать. Мелочь, то есть Георгия, Ксению и Михаила, к нам вообще не пускали. Наконец модель была готова. Я в последний раз проверил центровку и сказал:

– Вроде все в порядке, пошли испытывать.

– Куда?

– В коридор, естественно! Он достаточно длинный.

– А почему не на улицу?

– Потому что нам нужен абсолютно спокойный воздух, а там ветрено.

Мы вышли в коридор, и я несколько раз запустил модель вдоль него. Естественно, никакого двигателя она не имела, так что просто планировала.

– Летает! – обрадовался Николай.

– Ага, а теперь осталось только понять закономерности ее полета.

Я сделал еще три запуска. Для понимания параметров модели они были не нужны, потому как все меня интересующее я увидел в первых двух полетах, а общие закономерности знал и так, причем давно. Но, пожалуй, пора знакомить Николая с теоретическими основами полета аппаратов тяжелее воздуха.

– Смотри, – обратился я к нему, – вот мы запускаем модель с высоты метра примерно со скоростью ее собственного последующего движения. Как далеко она улетела?

– Метров на семь с небольшим.

– Ее траектория снижения была прямолинейной?

– Нет.

Надо же, какой молодец, подумал я. Не зря с тобой маялись больше десяти лет! Ибо Николай был совершенно прав. Модель сначала планировала довольно плохо, то есть быстро снижалась. А что можно желать от конструкции с таким малым удлинением крыла, да к тому же еще и плоского. Но сантиметрах в пятнадцати от пола она вдруг резко замедляла снижение, и этой мизерной высоты ей хватало на то, чтобы пролететь последние три метра. Это работал экранный эффект. Как и предполагалось, аппарат Можайского был довольно плохим самолетом, но вполне приличным экранопланом.

– Молодец! – оценил я наблюдательность брата. – А теперь возвращаемся в твой кабинет, мне надо кое-что подсчитать.

На самом деле это было надо не мне, а ему, я-то все уже давно подсчитал в уме.

В комнате я быстро изобразил траекторию полета модели в виде двух отрезков прямых, а потом в начале каждого расставил действующие силы.

– Что это? – спросил Николай.

– Летать можно хорошо, так себе и плохо, – начал я блицлекцию. – То есть нужно как-то более или менее объективно оценивать качество полета. Мне кажется, что для этого лучше всего подходит отношение пройденного пути вперед к снижению. То есть на первом этапе своего полета наша модель пролетела метра четыре, снизившись на метр. Значит, ее качество равно четырем.

– Зато на втором – не меньше пятнадцати! – сообщил Николай, приглядевшись к цифрам на чертеже. – А это что за стрелочки?

– Векторы сил, действующих на модель в полете. Вот сила тяготения, вот подъемная сила крыла, вот сила сопротивления воздуха. Если приложить к модели такую же по величине, но противоположную по направлению силу тяги, то модель сможет лететь, не снижаясь.

– Она очень большая, эта сила?

– Вес модели, умноженный на тангенс угла снижения.

– А по-людски никак нельзя? – жалобно спросил брат. Изучать тригонометрию он уже начал, но пока был далек от хоть сколько-нибудь заметных успехов.

– Можно вес поделить на качество, получишь то же самое.

– Вот так бы сразу и сказал! А развел тут – тангенсы, векторы… М-да… ты мне все эти слова все-таки запиши на бумажке, а рядом – в каком порядке их произносить.

Ясно, брат на всякий случай готовится к беседе с отцом. Что ж, напишу, мне не жалко, а тягу к образованию нужно поощрять. Пусть сначала хоть как попугай термины запомнит, потом их будет проще осмыслить. Но все же когда он наконец поймет, ради чего я перед ним тут скоро уже час как выступаю?

Николай понял это довольно быстро.

– Значит, – наморщил он лоб, – если тяга двигателя аппарата Можайского будет более четверти его веса, он сможет летать высоко. Если более одной пятнадцатой – то только низко. А если менее одной пятнадцатой, то аппарат вообще не сможет взлететь и нам придется писать отрицательный отзыв.