Чернокнижник. Ученик колдуна - Юрий Корчевский Страница 11

– Ух ты! Я тоже так хочу! – От возбуждения Первуша приплясывал на месте.

– Кто мастерством владеет, тому и оружие не надобно.

– Как это? На оружного врага и без оружия?

– Смотри.

Коляда сделал мгновенный выпад правой рукой, причем открытой ладонью. Первуша ощутил сильный толчок в грудь, не устоял, упал. Хотя поклясться мог – не тронул его Коляда. Да и дистанция велика между ними была – шагов пять-шесть, ни одна рука, сколь длинной она бы ни была, не дотянется.

– Это ты как, дядько? Не понял я, – поднялся Первуша. Чем больше он узнавал учителя, тем больше он удивлял.

– Это умение не сразу дается. Долго практиковаться надо.

– А ты учи.

– Настырный какой. Начнем с малого, с палок и посоха. А сейчас еще одно покажу. Нападай, можно без палки.

Первуша сделал замах рукой, пытаясь ударить кулаком. Коляда крикнул короткое слово и сделал движение пальцами, как будто щепотку соли в сторону Первуши бросил. Первуша застыл в нелепой позе. Ощущение, что воздух как густой кисель стал. Все видит он и слышит, а рука на месте застыла, как в жидкую глину попала. Силится Первуша, а рука на вершок только и сдвинулась. Коляда в бороду довольно ухмыляется.

Первуша никогда раньше с таким не сталкивался. Глазами поводит в сторону учителя, но губы и язык не слушаются.

– Отомри, – молвил Коляда.

И сразу мир привычным стал. Рука по инерции вверх пошла, замах-то он делал. А Коляды нет, отошел. Кулак по воздуху прошел, по пустому месту. Первуша не удержал равновесия, на колено свалился.

– И зачем мне оружие? Ты и без него повержен! – лыбится Коляда.

Зубы белые, ровные, не по возрасту. Значительно более молодые селяне гнилые зубы имеют, заговаривать к Коляде бегают, потому что болят. Первуша только теперь внимание обратил, потому что раньше Коляда так широко не улыбался.

– То, что я тебе показал, – высшее умение. И не столько твоего тела, силу духа надо привлечь.

– Нечистого?

– Тьфу на тебя! Силу предков. У тебя предки были?

– А как же – отец, матерь.

– Я не о том, – поморщился Коляда. – У твоего отца был отец, твой дед. А у того – свой отец, и так до двадцатого колена. Это только древо семьи. А еще и род есть, откуда родичи твои произошли. Вот сила рода, племени твоего, помогать должна.

– Дядька, я же, кроме отца, не знаю никого из рода. Как же я их силу привлеку, помощи попрошу?

– Плохо, отрок. Ладно, на себя возьму, узнаю. Если рода не знаешь, так и будешь посохом драться. Хотя для начала и посох сойдет. С завтрева обучение начинаем. Против простолюдина с кистенем, али дубиной, либо топором посох сгодится. А вот когда на тебя воин нападает оружный, тогда и магию применить не грех.

– Магию? – Первуша впервые слышал это слово.

– Знания предков. Только передаются они избранным.

– А как узнать, избран ли я?

– После узнаем. Ужинать пора и почивать. Ставь черепок в печь.

– Кулеш-то готов!

– А подогреть? Нешто холодным есть приятно? Человек от всего удовольствие получать должен. От еды, от питья, от радости, что солнце взошло и новый день настал, что вылечил кого-то от сглаза или болезни-кручинушки.

– Да какая же радость – другого вылечить?

– Мал ты еще и глуп, хотя кое в чем больше иных-других знаешь. Знания – это хорошо. Не должен человек умом с ежа или сороку быть. Но мудрость еще должна быть, а она не от знаний, а от опыта, прожитых лет, испытаний. Вот напали крымчаки, родичи твои сгинули, а ты уцелел. Первое испытание перенес. И другие будут, жизнь – не гладкий лед зимой на реке. Также колдобины и повороты будут – только держись. Но если стержень у человека есть, выдюжит, не сломается и после испытаний крепче станет. Это как железо у кузнеца. В огне греют до красна, потом молотами плющат, а затем в воду опускают, для закалки, чтобы крепче было.

– Не видел никогда.

– Батюшки твоего упущение и мое. Как снегопады утихомирятся, селяне тропинки протопчут, сходим в кузницу – поглядишь.

– Говорят, все кузнецы с нечистой силой знаются.

– Бывает. Но далеко не все, как и мельники. Те почаще.

Утром Первуша в сенях принялся дрова топором колоть, потом снег котелком зачерпнул. Волкодлак поодаль сидел, смотрел внимательно.

Первуша котелок поставил, подошел поближе:

– Что, Харитон, холодно?

Волк голову опустил, но не отошел, как всегда, в глубь леса.

– Через седмицу полнолуние.

Первуша помнил слова Коляды, что в полнолуние волкодлак в человека обращается наговором. Первуша сомневался, понял ли волк его слова, ведь отвар трав он не пил. Но волк повернул и поднял голову на бледную, едва видную луну. Стало быть – понял, можно односторонне общаться. Первуша вернулся в избу, потом лучины построгал, поджег от уголька, что в глиняном горшке жар хранили. Как лучины вспыхнули, сунул пучок сушеного мха. Он вспыхнул ярко. Теперь можно щепочки покрупнее класть, а как займутся пламенем, уже большие поленья. Снял пару железных колец, котелок на огонь поставил – снег топить. Все это время Коляда за столом сидел, что-то делал. Раз занят, мешать не следует. Сам решит, что сказать Первуше, а что нет. Отрок снова в сени направился, они холодные, неотапливаемые, сухие. Съестные припасы там хранятся – рыба соленая, пряная, сало, молоко замороженное, масло. Все в целости и сохранности месяцами хранится. Первуша сначала опасался – не сожрут ли мыши или крысы? Жалко будет. Но Коляда успокоил:

– Наговор я произнес и трижды избу обошел. Через ту черту ни одна живность не пройдет, что мышь, что таракан.

– Так нечисть же прошла, меня испугала.

– То другое, не зверье. Они и сами заклинаниями и наговорами что хочешь сделать могут.

– И тебе навредить?

– Могут, но я обратное заклинание прочту, порча к ведьме вернется. Их ни посох не возьмет, ни сила духов предков. Это только против людей действует. Все, что ты видишь вокруг – природа, звери, птицы, люди, – мир видимый. А есть еще другой. Он невидим, но он есть. Иногда мы можем видеть его посланцев, слышать их голоса. Опять же – не всем дано. Только посвященным.

– А ты посвящен?

– Болтаешь много. А кто завтрак готовить будет?

– Репу потушить, да с рыбкой? Или кулеш с салом?

– Мне все едино.

Первуша начал готовить кулеш. Рыбка – оно разнообразней, но кулеш сытнее. Коляда улыбался в усы, даже что-то непонятное пытался напеть. Первуша прислушивался, пытался понять – что поет? Однако Коляде медведь на ухо наступил да еще потоптался, музыкальных способностей не было, мотив перевирал. Такое настроение у наставника бывало не часто. Всегда ровен был, благожелателен, крика от него Первуша не слышал. Но и песню Коляда при Первуше первый раз пытался напеть. Может, стеснялся раньше, пел в одиночестве? С чего бы такое? Либо благую весть получил? Так не приходил ни сегодня, ни вчера в избушку никто.