Меняла Душ - Дмитрий Самохин Страница 11

— Отец Станислав, я звоню вам, чтобы напомнить о том, что сегодня в семь вечера у вас лекция в Духовной академии. Все вас ждут. И, если будет возможность, посетите Храм. У вас сегодня служба, но последнее время вы стали часто манкировать своими обязанностями. Всего хорошего. Да пребудет с вами Господь!

Изображение пропало.

Возникло новое.

Из пустоты появилось лицо Елисеева-старшего. Он сидел на диване в гостиной маленькой квартирки в Стрельне, где они жили вдвоем с матерью.

— Здравствуй, сын, — скучно сказал он. — Как у тебя дела? Я тут подумал, что стоит позвонить. Но вот видишь, опять не застал тебя дома. Я, конечно, понимаю, дел у тебя много… С мамой всё хорошо. Здорова. Правда, последнее время жалуется на боль в руке. Немеет она как-то. Надо обследоваться… У меня к тебе есть дело. Так что, когда будет свободное время, загляни в храм Спаса на Крови. Поговорить есть о чем. Я прочитал текст твоей лекции, не могу согласиться с тобой по ряду вопросов. Это также можно обсудить…

Станислав махнул рукой, отключая видеофон. Он вспомнил всё. Словно открылись двери в хранилище знаний, которое до этого момента было ему недоступно, и потоки воспоминаний хлынули в голову. Он увидел себя на школьных выпускных экзаменах по виртуальным технологиям и высшей математике. Как он с треском провалился и был направлен на переэкзаменовку. А потом состоялся тяжелый разговор с отцом, которому пришелся не по вкусу позор сына. Станислав ушел из дома, хлопнув дверью… И тут с его памятью начали происходить странные вещи. Он помнил, что вернулся домой, осознав глупость своего поведения. Станислав подготовился к переэкзаменовке, успешно прошел ее и, окончив школу, поступил на первый курс Духовной академии при Александро-Невской лавре. Так хотел отец. Но в то же время Станислав помнил, что домой он не возвращался, поскольку сложно вернуться туда, где тебя никто не ждет. Станислав не был тем сыном, о каком мечтал его отец. Он чувствовал это каждую минуту своей жизни, начиная с десятилетнего возраста, когда закатил первую истерику, отреагировав на ежевоскресный поход в церковь. Отец получал удовольствие от посещения церкви, а Станислав ее ненавидел. В конечном счете заваленный экзамен послужил лишь причиной для разрыва, наметившегося задолго до этого. Станиславу был противен сам уклад жизни отца, его притворная набожность, его вера в Спасителя и Антихриста, его боязнь совершить грех. Даже зачатие собственного сына Елисеев-старший отмаливал в церкви несколько месяцев…

Память имела две версии. По одной Станислав стал священником, а вот по другой… Жнецом. Специалистом по устранению чужих проблем. Попросту — киллером. Наемным убийцей. И то видение о человеке с глазастой татуировкой было его воспоминанием. Но Станислав был уверен, что ничего этого не было!

«Кажется, я начинаю сходить с ума», — подумал Станислав и приказал роботу:

— Подавай завтрак.

— Как обычно, святой отец?

— Думаю, что сегодняшний день ничем не отличается от предыдущих и нет резона делать исключения.

В сказанном Елисеев не был уверен.

— И включи головизор, — потребовал он. Вспыхнула объемная картинка, повисшая в воздухе.

По Центральному Петербургскому каналу транслировались новости. Станислав равнодушно скользнул взглядом по картинке, наблюдая, как перед ним на столе возникает завтрак, сервируемый роботом.

Станислав находился в расстроенных чувствах. Он не знал, что и думать. То ли записаться на прием к психиатру, то ли отправиться в церковь и провести несколько дней в молитве и покаянии.

В новостях мелькнуло знакомое лицо. Елисеев был уверен, что знает его, но никак не мог вспомнить.

Он отвлекся от дымящегося кофе и прибавил звук.

— Сегодня в нашей студии известный бизнесмен и меценат нашего города — Иван Столяров…

«Иван Столяров — этого не может быть!!» — возопил разум Елисеева. Станислав был уверен, что Столяров никак не может находиться в студии в прямом эфире, поскольку должен быть мертвым. Ведь Жнец самолично убил его, прицепив к телу бизнесмена пластиковую взрывчатку. Это было его последним делом.

Или всего этого не было?

Если Столяров жив, то Станиславу оставалось уверовать в собственное безумие.