Берег ночью - Мария Галина Страница 11

— Он там…

Я вынес ему воды и оставил отдыхать на крыльце, а сам побежал за Матвеем. Я встретил его на полдороге — он уже завершил обход. Я торопливо пересказал ему последние новости.

— Паршиво, — сказал он, — пока они туда доберутся… большинство уже успеет свернуть друг другу шею.

— Мне поехать с ним? — спросил я с деланным безразличием.

Он внимательно поглядел на меня.

— А тебе так этого хочется?

— Я же ученик святого отца, нет?

— Хочешь поглядеть, как он будет изгонять бесов?

— Я подумал… может, я смогу чем — то помочь?

— Все, что нужно — это связать их покрепче, — проворчал он. — Тут нужен десяток крепких, здоровых мужчин, а не такие сопляки, как ты… Назавтра они уже придут в себя и будут гадать, что это такое на них нашло.

— Так я поеду? — нетерпеливо сказал я.

Он пожал плечами.

— Поезжай, если хочешь… Но если ты все же напросишься сопровождать святого отца… имей в виду — тебя ожидает неприятное зрелище.

Я устроился за спиной своего нового знакомца, и он погнал лошадь вверх по тропе. Может, в одиночку он добрался бы и быстрее, но дорогу — то знал не он, а я…

Летняя стоянка расположилась в узкой долине, затиснутой между двумя отрогами — лес охватывал ее своими зелеными рукавами, а потом расступался, позволяя разместиться нескольким домикам, загону для овец, амбарам и летнему молельному дому — не такому солидному, как нижний, а легкому бревенчатому строению с островерхой крышей. Была пора сенокоса и в деревне оставались одни только ребятишки да старухи.

— Где ваш святой отец? — спросил мой спутник, спрыгивая с лошади.

Я сказал:

— В молельном доме, наверное.

Это был, как я уже сказал, летний молельный дом и двери его никогда не запирались, потому что летом каждый мог в любое время заглянуть сюда за советом и словом ободрения, а старшие — еще и за тем, чтобы выслушать предсказания касательно того, благоприятное ли нынче время, чтобы устраивать всякие общинные дела.

Спутник мой нырнул в прохладную глубину молельного дома, а я остался сидеть на лошади — на тот случай, если мне понадобится ехать на выгоны за помощью.

Пробыл он там недолго — вскоре он вышел в сопровождении отца Лазаря — тот направился прямо к гонгу, подвешенному рядом с молельным домом.

Раздались три удара. Это означало не общий сбор, а малый — для всех трудоспособных мужчин, находящихся поблизости.

Потом священник задумчиво огляделся по сторонам и только сейчас разглядел меня.

— Отец Лазарь?

— Да, мой мальчик, — сказал он, впрочем, без особого тепла в голосе.

— Вы тоже поедете в Голый Лог?

Он вздохнул.

— Похоже на то. Им понадобится помощь. И утешение.

— Можно мне с вами?

Он удивленно поднял брови.

— Со мной?

И отрезал:

— Ни в коем случае. Это — непотребное зрелище.

У входа в молельный дом уже начали собираться люди, и отец Лазарь, было, обернулся к ним, но потом, видимо, вновь вспомнив обо мне, сказал:

— Поезжай вниз. Если кто — нибудь из этих несчастных еще жив, мы отвезем их туда. И скажи Катерине, что я велел ей отправиться туда вместе с несколькими женщинами покрепче. Возможно, там будут раненные.

— Хорошо, отец Лазарь, — ответил я и отправился на поиски Катерины.

Мне было стыдно.

* * *

Матвей встретил нас на выезде из леса — должно быть, услышал, как мы приближаемся — женщины всю дорогу возбужденно шумели и переговаривались.

Я боялся, что он, поняв, что отец Лазарь и не подумал брать меня с собой, начнет насмехаться надо мной, но он только сказал:

— Хорошо, у них хватило ума не тащить тебя туда. Здесь тоже дел хватает.

Люди из Голого Лога начали прибывать к вечеру — человек двадцать, двадцать пять. Их привезли на телегах — они были слишком слабы, чтобы передвигаться верхом или пешком, многие еще и до сих пор не в себе, а кое — кто и связан — эти выгибались, пытаясь порвать путы и отчаянно кричали.

Почти у всех были переломы или ожоги — этих наши старухи сразу уводили в общинный дом, чтобы промыть и перевязать раны и заключить в лубки поломанные руки и ноги.

Отец Лазарь тоже приехал, но я его видел лишь мельком — он хлопотал вместе с остальными, заботясь о том, чтобы пострадавшие были хорошо устроены и чтобы никто из них не остался без внимания. Мне же никакого дела не нашлось — я слонялся по общинному дому, вглядываясь в лица в поисках одного, когда — то виденного лица и не находил его — на меня смотрели чужие глаза — бессмысленные, помутившиеся, полные боли и отчаянья. Я и сам уже порядком отчаялся, а расспросить, что с ней, было некого — люди только — только приходили в себя и место былой нечувствительности заступала боль и растерянность — потому что никто из новоприбывших не мог сообразить, где это они ни с того, ни с сего очутились. В конце концов, Катерина, которой надоело, что я путаюсь под ногами, турнула меня из дома — велела пойти и заняться чем — нибудь полезным — например, натаскать воду. Потребуется много воды, сказала она, — не сейчас, так завтра с утра, когда придется стирать полоски холста, которые пустили на бинты.

Я таскал воду до темноты, и уже так умаялся, что полностью потерял интерес к происходящему, как вдруг, в очередной раз выпустив ворот колодца, услышал тихий шепот:

— Люк!

Я обернулся.

Она пряталась в высокой траве за колодцем — в сумерках ее лицо казалось смутным пятном.

Она была в обычном будничном платье из грубого холста — ничего похожего на тот яркий, праздничный наряд, в котором я видел ее на свадьбе — но я все равно ее сразу узнал. Мне казалось, я узнал бы ее и в полной темноте — просто почувствовал бы, что это она, как чувствуешь, не видя, собственную свою руку или ногу.

— Как ты сюда попала? — неловко спросил я.

— Пряталась в лесу. Потом пошла за подводами. Мне было так страшно…

— Ты не ранена?

Она молча покачала головой.

Я неуклюже топтался перед ней, пытаясь подобрать нужные слова, ободрить ее, успокоить…

— Ты голодна? Замерзла?

На самом деле вечер был жарким и душным — обычный летний вечер, но я не столько видел, сколько чувствовал, что она дрожит.

— Пойдем, — сказал я, — я отведу тебя к твоим.

Она покачала головой.

— Не хочу туда, — сказала она поспешно.

Я видел, как она напугана. Что они там вытворяли, в этом Голом Логу с собой и друг с другом? Отец Лазарь, подумал я, он бы нашел слова утешения, но он был занят с раненными и я решил отвести ее к Матвею — то есть сам — то он тоже возился в общинном доме, но в хижине, стоявшей на отшибе, по крайней мере было тихо и туда не долетали эти ужасные, почти нечеловеческие стоны.