Чудо - Владимир Алексеев Страница 11

Но это было лишь однажды. В последнее время из-под его пера перестали выходить даже примитивные Зефирные страны, ибо старик исписался. Лучше всего ему начали удаваться жалобы на жизнь, правдоискательство и, конечно, традиционные творческие страдания, самокопание и все такое. Его мучила совесть за весь тот разврат, в который он пустился в своей жизни, и внутренний голос подбивал его совершить самоубийство. Но на это он вряд ли бы отважился.

Недавно, кстати, я с удивлением узнал, что у всех людей есть внутренний голос. Это странно, у меня его нет. И поэтому мне так трудно что-то написать. Приходится самому себе почти вслух диктовать слова. А у Писателя был внутренний голос, да еще какой. Заноза в одном месте. Я буду помнить его. Прощай, старина! Право же, я и не помышлял о твоей смерти, я только говорил о ней. А она пришла.

Есть три теории зла. Одна гласит, что материальный мир создал злой демиург. И человеку, чтобы соединиться со светом-добром, необходимо отвернуться от всего материального. Зло – это материя. Вторая теория заключается в том, что зло – это несовершенство мира, а именно возникающая в мире асимметрия. И третья теория гласит, что зла вообще нет, это только понятие. То есть зло идеально. Удивительно, как бессмысленны эти теории, раз дают такие разные, противоположные друг другу ответы.

У меня есть своя теория, как вы понимаете. Зло – это все, что противоположно моей воле. Стало быть, если что-то соответствует моей воле, то это добро. Как бы больно при этом мне самому ни было.

Несмотря на нестерпимый рвотный запах, я терпеливо ждал, когда меня вынесут из машины, а потом позволил врачам положить себя на носилки.

– Голубчик, – сказал я молодому полицейскому, когда меня несли, – с нами был четвертый человек. Он пропал.

– Имя знаете?

– Клавдий.

– Как он выглядит?

– Просто, – удивился я. – В костюме. Волосы слегка длинноватые, темные. Довольно высокий, не полный.

– Понятно. Особые приметы есть?

– Нет. А, да. Пугливый.

– Хм, – оскалился полицейский. – Трупы обычно не пугаются.

– Что вы! Что вы! Он жив. Просто от шока растерялся и убежал куда-то.

– Куда?

– Я не видел, был без сознания.

– Понятно. Поищем пугливого. А как именно авария произошла?

– На дороге появился неожиданно человек в маске. Выскочил откуда-то. И водитель резко свернул с дороги. Дальше вы сами видите.

– В маске? Как спецназ?

– Нет. Как на карнавале. В маске оленя. Еще с такими рогами широкими.

– Чертовщина какая-то. Не буду это записывать.

– Пишите. Я же говорю.

– Я напишу, что водитель не справился с управлением. Какая разница?

– Это неправда. А должна быть правда.

– Вам померещилось. Я не могу опираться на показания человека на заднем сиденье. Тем более у вас был обморок.

– Голубчик, я не буду с вами спорить. Вообще, я с вами разговариваю, потому что у вас лицо приятное. Если не хотите, не пишите. Напишут за вас. Но я бы посоветовал сообщить руководству, что дело тут не вашего уровня. Пусть пришлют специальный отдел. Вы меня поняли? Повторять я больше не буду.

– Я при исполнении, – нерешительно сказал полицейский.

– Я тоже, – отозвался я с носилок.

– Ну хорошо, только бумажной работы прибавилось.

– Это очень разумное решение. Счастливо, лейтенант. Твое имя я запомнил.

Тем временем к месту аварии слетались мои пчелки – помощники, сотрудники, подрядчики. Мне даже пришлось подписать какие-то документы, как всегда, не читая. От этого на душе становилось спокойнее. Я это делал, пока меня обследовали в машине «Скорой» и пришли к выводу, что мое тело пострадало от времени больше, чем от аварии. Затем приехали также батюшка из части – отец Казимир – и сам полковник Кузнецов. К ним я вышел уже на своих двоих.

– Борис Андреевич! – начал Кузнецов. – Вы нас сильно напугали.

– Не время пугаться, командир.

– Храни Осподь, – буркнул Казимир. – Вас надо в тепло и отпаивать малиной.

– Успеете отпеть, святой отец, – сказал я и пригласил жестом гостей за импровизированный походный стол, тем временем организованный для меня рядом у дороги.

Когда мы сели, я спросил:

– Ну, рассказывайте, что тут происходит.

– Я могу доложить по обстановке и расположению групп, но оценку давать не возьмусь, – сказал Кузнецов, щуря один глаз. – Много всего зафиксировали, но объяснить не можем.

– Давайте по обстановке.

– Скажем так: пока все тихо. Но тишина очень напряженная. У них тут три лагеря.

– У кого?

– У паломников, – с задержкой, оборачиваясь на батюшку, продолжил Кузнецов. – Сами они их называют коммунами, а участников коммун – СВП.

– Как?

– СВП – свидетели Второго пришествия.

– И сколько их здесь?

– Численность различная. Лагерь православных – самый организованный, я разрешил разбить его с южной стороны холма. Он насчитывает до ста тысяч человек. У исламистов…

– Мусульман, у мусульман, – поправил Казимир.

– У мусульман, – продолжил командир, – с организацией похуже, и их больше.

– Намного?

– По нашим оценкам, втрое. Это очень подвижное образование, которое заняло западную и центральную часть за периметром оцепления Разлома. Они очень подвижны, и отдельные группы часто меняют дислокацию. Третья группа смешанная. Их пока немного, всего тысяч пятьдесят, но они совсем неорганизованные. Есть еще…

– Кто?

– Ну, это совсем другой контингент. Дети в костюмах… супергероев. Этих человек сто, не больше.

– А как они все тут живут, чем питаются? Как поставлен быт?

– Отец Казимир подробно изучал все группы.

– Да, – застенчиво и довольно улыбнулся священник. – Понимаете, Борис Андреевич, эти СВП очень одухотворенные люди.

– И что, они не едят и не гадят?

– Отчего же не едят? Просто немного. Кто что с собой принес, тот тому и рад. Они больше молятся, слушают духовную музыку, проповедуют, беседуют друг с другом.

– Слушайте, Кузнецов, четыреста тысяч… – возмутился я.

– Пока. Неделю назад было всего сто тысяч. Они продолжают поступать. И батюшка прав, пока питаются тем, что принесли. Поставок и организованных сообщений мы не наблюдаем.

– Да, – горячо подхватил священник. – Они много молятся. Не кричат. Сидят в палатках, в поле или в лесу у костров и разговаривают.

– Скоро еда закончится, начнутся эпидемии от нечистот. Будет столпотворение и бардак, многих одухотворенных людей просто затопчут во время молитвы, – сказал я.