Стрелок. Путь на Балканы - Иван Оченков Страница 10

— Да. Его, изволите ли видеть, опознали, имя он вспомнил. Здоровье у него на зависть, так чего же его держать? Суммы, отпускаемые нашим ведомством на содержание больницы, совсем невелики, а частная благотворительность, нынче направлена на дела Балканские.

— И кто же сей несчастный?

— Некто Дмитрий Будишев, родом из одноименного села.

— У него странный наряд для крестьянина, — задумчиво заметила Софи.

— Да и для горожанина тоже, — засмеялся жизнерадостный Николаша.

— Он из бывших дворовых Блудовых, — пояснил Модест Давыдович, — хотя, я сразу это заподозрил.

— А почему.

— Ну, посудите сами, телом довольно крепок, значит, не голодал. Руки не мозолисты, стало быть, тяжелым трудом не занимался. Речь довольно сильно отличается от простонародной, впрочем, от господской тоже. Ну и самое главное, не похож он на человека благородного. Сразу видно, из кухаркиных детей.

Прежде Дмитрию приходилось бывать в селе, но вот к увиденной им картине он оказался совершенно не готов. Будищево была небольшой деревенькой, состоявшей из двух десятков изб, построенных без всякого плана. Чуть на отшибе от нее стоял заброшенный господский дом и жавшаяся к нему, покосившаяся от времени, церквушка, где служил отец Питирим. В самой деревне было только три дома, покрытых дранью и с трубами от печей. Крыши остальных были соломенными и топились по-черному. Большинство местных обитателей ходили босиком и в такой одежде, что его собственная после стирки могла бы показаться вполне приличной. Однако самым большим потрясением для него было, то что он, оказывается, ничего не умеет. Просто совсем! Ни косить, ни пахать, ни плотничать, ни обращаться с лошадьми, вообще ничего. Поняв, что за "сокровище" прибило к их берегу, мир определил его пасти деревенское стадо. Обычно этим занимались дети, но куда еще прикажете девать совершенно безрукого великовозрастного балбеса? Вообще, если бы не отец Питирим, Митьку-дурачка, как его теперь называли, скорее всего, выгнали бы прочь, но священник пользовался в деревне почти непререкаемым авторитетом. "Почти", потому что главным в деревне был — мир. Правильнее даже — Мир. Мир, это все население деревни. Даже староста Кузьма был всего лишь первым среди равных. А Мир, это все. Мир решал, кому какой надел достанется. Мир решал, сможет ли жениться парень на полюбившейся ему девке. Мир решал, кому идти в рекруты на царскую службу, впрочем, года три назад царь Александр Освободитель отменил рекрутчину, и одной заботой у мира стало меньше.

А пока Дмитрий пас вместе с деревенскими мальчишками деревенских коров, следя, чтобы буренки не разбежались. Кормили его всей деревней по очереди, как это и принято было с пастухами. Семьи были большими, ели из одного горшка по очереди, каждый своей ложкой. Пищей обычно служила каша, в лучшем случае приправленная салом, а то и просто постная. Однажды он попытался зачерпнуть варево не в очередь и глава семьи — довольно дряхлый на вид дед, больно щелкнул его своей ложкой по лбу. С этим нехитрым столовым прибором тоже была проблема. Обычно их каждый строгал себе сам, исключая разве что самых маленьких. Ножа у него не было, да и выстрогать ее самостоятельно вряд ли получилось бы. Выручил один из сыновей Кузьмы, пожалевший бестолкового городского и подаривший свою старую. Другой бедой было отсутствие обуви. Сами крестьяне ходили босиком или в лаптях. Единственным обладателем сапог в селе был отец Питирим, но и тот их обувал лишь отправляясь в город, да еще по большим праздникам, в прочие дни, довольствуясь, как и все, лаптями. Дмитрий плести лапти не умел, а ходить разутым не привык. К тому же по утрам было еще довольно холодно. Но деваться было некуда, приходилось потихоньку привыкать к неудобству.

В обед к стаду приходили бабы и доили своих коров. Одна из них приносила краюху хлеба и отливала пастуху молока в кружку. Это и был его обед. От постоянного нахождения на свежем воздухе, у него разыгрывался зверский аппетит, так что парень чувствовал себя постоянно голодным. В тот день его кормила Машка — довольно рослая для деревенских девица с лицом густо усеянным конопушками, приходившаяся старосте племянницей. Вообще в деревне все были немного родственниками. Кто не брат — тот сват, кто не сват — тот кум. Быстро подоив свою буренку, она выделила долю Митьке и, устроившись рядом, беззастенчиво разглядывала, как он ест.

— Чего уставилась? — буркнул он, едва не подавившись.

— Хочу и смотрю, — заявила в ответ девушка.

— Хочешь и просто смотришь? — схохмил он в ответ, припомнив анекдот.

— Может, и хочу, да не с тобой, — ничуть не смутилась от двусмысленности Машка.

— А чего так, рылом не вышел? — поинтересовался Дмитрий не без досады в голосе.

— Да лицом-то вроде и ничего, — задумчиво протянула деревенская красотка, — руки только вот не оттуда растут. Видать, и остальным ничего не умеешь.

— А ты попробуй.

— Было бы чего пробовать, — фыркнула девушка. Затем, отсмеявшись, спросила: — в городе-то, чем занимался?

— Охранником был, ну и так, по шабашкам.

— Это чего такое?

— Ну, как тебе объяснить, где проводку починить, где розетку поменять. Антенны еще устанавливал.

— Хорошо зарабатывал?

— На жизнь хватало.

— Не женат?

— Да нет, покуда.

— Вот и я говорю — негодный.

Кровь бросилась парню в лицо и он, разозлившись, отвернулся.

— На себя посмотри, рябая как картошка!

Ну и что, зато все при мне, и не дура, не то, что некоторые, — не осталась в долгу девушка и, подхватив кувшин с молоком, зашагала домой, качая бедрами. Затем обернулась и уничтожила: — Так вроде и не глупый, а дурак дураком!

Дмитрий не хотел смотреть ей вслед, но глаза против его воли то и дело возвращались к гибкой фигурке в сарафане. И потом еще долго перед глазами вставали волнующие извивы девичьего тела, а конопушки на лице казались даже милыми. Впрочем, история на этом не закончилась. Когда он, отогнав стадо в деревню и повечеряв в очередном доме, возвращался домой, то есть к сеновалу, в котором обычно ночевал, дорогу ему преградили трое парней.

— Слышь, убогий, — обратился к нему крайний — коренастый крепыш с густой шевелюрой пшеничного цвета, — ты, говорят, к нашим девкам подкатывать начал?

— И что? — вопросом на вопрос ответил пастух и сдвинулся в сторону, не давая обойти себя со спины.

— А ничего, — осклабился второй, худой как жердь, с длинным чубом непонятного цвета, — сейчас узнаешь, чего!

Третий — огненно-рыжий парень, сплошь покрытый веснушками, помалкивал, упорно пытаясь зайти своему противнику в тыл. Дмитрий сразу понял, что дело пахнет неизвестным никому в деревне керосином, и решил действовать. Быстро шагнув к продолжавшему распалять себя криком Чубатому, он коротко без замаха двинул ему кулаком в солнечное сплетение, заставив переломиться от боли и неожиданности, перегородив этим дорогу крепышу. Рыжий, видя такой поворот событий, кинулся вперед, но тут же запнулся о подставленную ему ногу и сбил-таки с ног своего незадачливого товарища. Коренастый поначалу немного завис от неожиданности, но затем быстро обошел кучу-малу из своих приятелей и попытался достать Митьку-дурачка кулаком, но тот несколько раз ловко увернулся, а затем и вовсе учудил: встав, как журавль, на одну ногу, другой неожиданно сильно двинул своего врага в голову. Такой подлости тот и не ожидал и отлетел в сторону, сломав по пути плетень. Ни прошло и минуты, как деревенские парни, вздумавшие проучить "городского" лежали на земле, а раскидавший их Дмитрий, насвистывая, пошел прочь.