Корвус Коракс  - Лев Гурский Страница 10

– Вот твоя цель, – сказал я скворцу, поднося его поближе к карте. – Ты был там уже раз тридцать, не заблудишься.

Умница Карл ловко вспорхнул с моего плеча к потолку, заложил вираж и на лету склевал зернышко с МУРа. После чего, сделав прощальный круг по комнате, канул в раскрытую форточку. Дальше я должен был набраться терпения и ждать результатов экспертизы.

Мне повезло родиться в начале девяностых: еще сравнительно недавно всех нынешних методик, которыми пользуется криминалист Сережа Горчаков, не существовало. Хотя сама идея уже витала в воздухе.

«Бесполезных научных открытий не бывает, – помню, объяснял нам на лекции по физике специально приглашенный доцент Иванченко. – Рано или поздно любая ерунда на что-нибудь обязательно сгодится. Когда у Марии Кюри завяла комнатная герань и мадам Кюри случайно открыла радий, ее коллегам казалось, что в мире никому, кроме дюжины теоретиков, это не понадобится. Но прошло всего полвека – и гениальный мистер Либби придумал радиоуглеродный анализ. Сегодня ученые могут узнать возраст всего на свете, от только что сорванного эдельвейса до окаменевшего трилобита…» Конечно, все птицы периодически линяют, но среди их рулевых перьев есть около дюжины, линьке не подверженных. Они могут держаться всю жизнь. Именно одним таким пришлось пожертвовать для анализа.

Жалко, что старому ворону, лишившемуся пера, этих премудростей не растолкуешь. Носитель опять впал в мрачную задумчивость и не желал из нее выходить. Даже обещанное переселение из тесной скворцовой клетки в бывшие апартаменты кенара Гарри почти его не обрадовало. Будь у меня в заначке еще одна банка шпрот, я бы уж наверняка сумел задобрить птицу. Но из еды оставалась только жалкая горсточка проса. Отбирать у скворцов их ужин я не мог.

– Твоим полетам не повредит потеря одного пера, – утешил я носителя. – Зато у нас будет международный сертификат. На любом аукционе, включая «Сотбис», экспертизу Горчакова зачтут не глядя.

Я подумал, что если бы у всех московских городовых была всего одна десятая часть репутации Сережи Горчакова, мы жили бы сейчас в самом безопасном на свете городе. Пока же любой москвич, в том числе и работник ФИАП, легко мог огрести по башке в своем же собственном подъезде. И почему нашим инспекторам не выдают табельное оружие? Мы ведь тоже какие-никакие, но силовики, а шеф, хоть и ходит в штатском, имеет звание генерал-майора.

Вспомнив о шефе, я тотчас же вспомнил и о рапорте. Полмиллиона лондонских фунтов – дело прекрасного будущего, а моя родная контора существует в реальном времени. Так что отчитаться о бесславном походе в музыкальный магазин мне придется уже сейчас.

Деваться было некуда: с тяжелым вздохом я заправил в каретку «ремингтона» два листа, переложенных бледной копиркой, сверху отбил нашу обычную шапку – «Директору Федеральной инспекции по авторским правам Ромодановскому Льву Львовичу от инспектора И. В. Ломова. Рапорт» – и надолго задумался. Нагло врать шефу не хотелось, но и писать полную правду я не мог. Надо было как-то исхитриться выбрать из всех возможных версий правды такую, чтобы моя крупная лажа выглядела легкой производственной недоработкой.

«15 мая с.г., – отпечатал я наконец, – при выполнении планового проверочного визита в магазин ООО “Сиди и слушай”, расположенный по адресу: Охотный Ряд, дом 28, строение 1, мною было досмотрено, с согласия главного менеджера, г-на Шишкарева Е. П., складское помещение на предмет обнаружения контрафактной продукции, которая, по косвенным признакам, могла иметь место. Однако…» Черт, и почему я, например, не санитарный или там пожарный инспектор? Эти-то всегда найдут, к чему придраться. А мы вот… Ладно, поехали дальше: «в указанном помещении явных свидетельств, которые определенно подтверждали бы наличие…»

Дзынь-дзынь-дзыыыыыыынь-дзынь-дзынь! – мои творческие муки были прерваны звонком в дверь. Вернее, пятью звонками подряд.

По их длине и последовательности я догадался, кто ко мне пришел и, главное, в каком она настроении. Точка-точка-тире-точка-точка на языке морзянки означают букву «Э». Мне заранее намекали: и не надейся, мы в ссоре. Будь моя гостья в хорошем расположении духа, я бы услышал другое: один короткий звонок, один длинный и два коротких – то есть букву «Л». В раннем детстве, когда она жила в соседнем подъезде и мы еще только дружили, нам пришлось выучить азбуку Морзе, чтобы перестукиваться через стенку.

– Привет, Лина, проходи, – сказал я, впуская ее в квартиру. – А чего это ты звонишь в дверь? У тебя ведь есть свой ключ.

Одета она была, как всегда, умопомрачительно: ярко-красное пончо, белая блузка с кружевами и юбка-макси – опять-таки красная. Где же это сочетание цветов мне уже встречалось? Ах да, в коллекционном издании «Трех мушкетеров» с раскрашенными литографиями. Я сам ей подарил такое в седьмом классе. Ей бы еще красную шапочку на голову – была бы вылитый кардинал Ришелье.

– Здравствуй, Иннокентий. – Моя кардинальша остановилась в прихожей, выставила передо мной серебристую сумочку как щит, всем видом показывая, что дальше ни за что не сдвинется. – Я как раз собиралась его тебе вернуть. Окончательно. Да. Я думала, раз ты сегодня на службе, я без разговоров кину ключ в почтовый ящик. Но ты так громко, на весь дом, барабанил на своем «ундервуде», что даже глухой догадался бы: ты еще дома.

– Не «ундервуде», – машинально поправил я. – «Ремингтоне».

Ее суровость и этот официальный «Иннокентий» вместо «Кеши» подтверждали мои опасения: я снова что-то сделал не так и опять оказался черствым, невнимательным, невоспитанным, эгоистичным поганцем. С другой стороны, никто ей не мешал положить ключ поганцу в ящик и гордо удалиться. И кстати, на первом этаже, где у нас висят ящики, стук «ремингтона» уж точно не слышен.

– Вот именно, – произнесла Лина, нервно наматывая на палец бахрому пончо, и повторила громче: – Вот именно! О чем я и говорю. Как называется твой печатающий агрегат, ты отлично помнишь, но когда ты должен ответить на мою срочную телеграмму, у тебя сейчас же начинаются жуткие провалы в памяти.

– Лина, дорогая, клянусь, я не получал никакой твоей теле…

– Ну конечно же ты ее получал, в этом я не сомневаюсь! – железным прокурорским тоном перебила меня гостья. – И не смей больше называть меня этим огрызком имени. Что еще за Лина? У меня, как тебе известно, есть красивое полное имя – Эвелина, первая буква «Э», запомни его, пожалуйста, в конце-то концов… И вообще, по какому праву ты меня все еще держишь в прихожей? Я тебе кто – почтальон? Разносчик пиццы? А ну, посторонись!

Оттолкнув меня сумочкой, Лина проложила себе дорогу в комнату. Первым делом метнулась к телеграфному аппарату, заглянула в корзину со спамом. Словно опытный грибник, одним движением переворошила весь мусор и торжествующе воскликнула:

– Ага! Что я говорила? Ты ее получил и выкинул, даже не читая!

Экая невезуха! Кто же мог знать, что в самом конце ленты, после десятков автоматических самопоздравлялок «Российского телеграфа» притаилось сообщение от живого человека? Оно, я думаю, тоже начиналось со слова «Иннокентий» – потому-то, наверное, я его и проглядел. Теперь баланс взаимных обид уж точно в пользу Лины.