Реплика - Лорен Оливер Страница 10

Кудряшка оставила Лиру в холле возле лифта, на котором можно было спуститься на минус первый этаж и предположительно попасть на скрытые подземные уровни. Лира старалась не смотреть на дверь, ведущую в приемное отделение, где столько реплик умерли или вообще не смогли развиться. Даже медсестры не любили находиться в крыле G: они называли его кладбищем!

Лира задумалась: а где теперь Сиреневый Ручей и сколько она еще продержится?

Вскоре дверцы лифта разъехались в стороны, и в холл вышла лаборантка в белоснежном халате, с волосами, спрятанными под шапочкой. Она явилась, чтобы провести Лиру вниз, к Мистеру Я. Насколько могла судить Лира, именно эту лаборантку она видела всякий раз, когда попадала в Коробку в течение трех последних месяцев.

Хотя опять же Лира различала медперсонал с трудом, поскольку лица сестер и врачей обычно скрывали очки и специальные маски. Кроме того, они никогда не разговаривали непосредственно с Лирой.

На минус первом этаже они побрели по длинному коридору без окон, с дверями, на каждой из которых имелась надпись «Посторонним вход воспрещен». Но когда какой-то врач выбрался в коридор, Лира успела разглядеть зону санобработки, а за ней – кабинет, где дюжина ученых сидела за сверкающим оборудованием. Они были облачены с ног до головы в защитные костюмы и массивные головные уборы, придававшие им сходство с астронавтами. Последних Лира иногда видела по телевизору медсестер.

Мистер Я находился в прохладной ярко освещенной комнате с тихо жужжащей воздушной циркуляционной системой. Мистер Я напоминал Лире широко разинутую пасть, а стол, на который ей полагалось лечь, походил на бледный вытянутый язык.

У Лиры все волоски на теле встали дыбом.

– И запомни: не шевелиться! – произнесла лаборантка приглушенным голосом и поправила свою маску. – Иначе придется начинать процедуру сначала. А мы ведь этого не хотим, верно?

Позже Лиру привели в комнатку поменьше и приказали лечь. Пока Лира находилась на столе, а врачи сновали вокруг нее, время от времени она переставала понимать, человек ли она или просто кусок мяса. Может, она стакан, опрокинутый на стойке?

Наверное, она превратилась в вещь.

– Я не верю, что Техас нас опередил. Ерунда. Они блефуют. Два года назад они инфицировали бычьи ткани…

– Да какое будет иметь значение, блефуют они или нет, если нам урежут финансирование? Куча народа думает, что они почти у цели. «Файн энд Ивз» упустили контракт. Нам жутко не везет.

Слепящий свет, холодные датчики, елозящие по ее телу, руки в перчатках, щиплющие и сжимающие ее кожу и мышцы.

– Саппо думает, что последний вариант годится. Он твердит о полном успехе – причем всего-то за неделю! Представляешь себе результат?

– Вероятно, он прав! Хорошо бы!.. А то что нам потом с этим выводком делать, если нас закроют? Как ты считаешь?

Лира вдруг изнемогла и зажмурилась.

– Открой глаза, пожалуйста. Смотри на мой палец. Налево. Направо. Хорошо.

– Рефлексы по-прежнему в норме. – Женщина-врач расстегнула больничную рубашку и сильно сдавила ей сосок. Лира вскрикнула. – И реакция на боль – тоже. Будь так добр, загляни в ее карточку. Какой это вариант?

– Аналогичный болезни Крейтцфельдта-Якоба, только медленнее протекающий. Потому-то подушечка таламуса видна на МРТ. В природе такое встречается крайне редко, и практически всегда подобная аномалия – наследственная.

Затем разговоры прекратились. Лира думала про «Маленького принца», доктора О’Доннел и далекие звезды, где жили и умирали свободными удивительные существа. Она никак не могла перестать плакать.

– А как они выбирают, кто окажется в контрольной группе, а кому введут другие препараты? – нарушил паузу врач-самец.

– Все автоматизировано, – отозвалась женщина. Теперь она пальцами придерживала веки Лиры, чтобы та не моргала. – Ого! Видишь, как у нее подергивается левый глаз? Типичная миоклония ^[4]. Еще один признак.

– Хм. Так это делается наугад?

– Точно. Компьютер действует по алгоритму. Понимаешь, тогда никто не будет обижен. Передай мне, пожалуйста, стетоскоп. Спорим, у нее частота сердечных сокращений зашкаливает?

Ночью было очень тихо, и скандирование вкупе с барабанным боем – в дни приезда Агентов оно казалось Лире громче – без помех неслось над водой. Лира долго лежала без сна, борясь с постоянными приступами тошноты, и прислушивалась к мерному ритму, который сейчас вовсе не казался далеким. Иногда она представляла себе, что шум приближается и на Хэвен вот-вот нахлынут чужаки. Лира воображала, что чужаки эти созданы из тьмы и тени, а не из крови, мышц и костей. Внезапно она подумала, что номер Семьдесят Два, возможно, не умер. Она вспомнила, как однажды медсестры болтали о том, будто болота в действительности являются затопленными островами. Значит, многие мили земли порой поглощает вода.

Интересно, Семьдесят Второго все-таки утянуло в трясину или он сейчас жив и чутко прислушивается к голосам?

Утешением Лире служило присутствие нового пополнения ее коллекции, спрятанного под поясницей. Ей казалось, что от папки исходит тепло, как от сердца или от пальцев доктора О’Доннел.

«Температура тридцать семь и ноль».

Лира погрузилась в забытье: над кроватями будто проплывал аромат лимона, смешанный с запахом антисептика, словно доктор О’Доннел до сих пор была в Хэвене.

– Не тревожься, – как-то раз сказала ей доктор О’Доннел в такую же ночь, когда скандирование разрывало тишину. – Они не доберутся до тебя, – добавила она. – Они не смогут пробраться сюда.

Но О’Доннел ошибалась.