Стрелок. Путь в террор - Иван Оченков Страница 10

– А… понятно. На чем я остановился?

В этот момент показался половой, принесший заказанные ими для виду чай и пироги. Пока разбитной ярославец с угодливой улыбкой раскладывал заказ на столе, они молчали, но как только он вышел, Крашенинников ответил:

– Вы остановились на том, что разочаровались в пропаганде.

– Да-да, – продолжил с набитым ртом Алексей. – Совершенно разочаровался!

– Вы голодны?

– Нет, то есть – да. Изволите ли видеть, почти двое суток ничего не ел. Простите великодушно!

– Ничего страшного. И что же вам угодно?

– Я хочу участвовать в настоящем живом деле, а не в этом убогом балагане. Эти крестьяне и попы – сущие ретрограды, стоящие за тирана ничуть не менее, чем казаки или самые реакционные из помещиков. Прирожденные рабы!

– Что вы говорите! Но отчего же вы пришли к подобным выводам?

– Как я уже говорил, в последнее время я работал в одной деревне под Рыбинском. Народ там темный и, несмотря на нищету, а может, и благодаря ей – забитый до ужаса. Я долго пытался их расшевелить, пробудить хоть как-то их человеческое достоинство, но все тщетно!

– Очень интересно!

– Вот именно! Но самое ужасное, что меня с самого начала невзлюбил тамошний священник. Редкостная скотина, доложу я вам!

– Что так?

– Ну, он сразу распознал мою агитацию и сказал односельчанам, что если они не выгонят меня, то появится полиция и всем будет плохо!

– Хм. И ведь нельзя сказать, что он не прав! И чем же все кончилось?

– Они потребовали, чтобы я убирался, а когда я отказался…

– Вас стали бить?

– Да, – поник головой неудачливый агитатор. – Я готов был положить свою жизнь на алтарь просвещения, а они…

– И как же вам удалось спастись?

– О, это очень интересная история! За меня заступился отставной солдат.

– Что вы говорите?!

– Да, именно так.

– И чем же вы вызвали такую симпатию? Или он сторонник прогресса и противник существующих порядков?

– Боюсь, что нет. Я пытался агитировать его, но он сразу отказался меня слушать и пообещал оторвать голову, если я буду приставать к нему с ерундой.

– И почему же он передумал?

– Не знаю. У меня сложилось впечатление, что он просто враждует со всей остальной деревней и был бы рад досадить им.

– Каково!

– Да-да, именно так. Кстати, он первый кулачный боец в тех краях, и когда он заступился за меня, добрая половина мужиков тут же разошлась, не желая принимать участие в потасовке.

– А вторая?

– Что вторая?

– Вторая половина. Ну, тех, у кого желание подраться не пропало?

– О, им пришлось несладко!

– Даже так?

– Именно так. Это просто какой-то ужас творился, как даст одному в лоб – тот и лежит, будто покойник. Потом другому, потом третьему, а когда один из мужиков попробовал схватиться за оглоблю, он пообещал ему ее засунуть прямо в…

– Спасибо, я понял, куда именно! И чем же все кончилось?

– Я сбежал!

– Что значит сбежал?

– То и значит. Я очень испугался. К тому же моя миссия явно кончилась крахом, и в моем дальнейшем присутствии не было ни малейшей необходимости.

– И вы бросили своего заступника одного?

– А что мне оставалось делать? Вы бы видели этих людей… да они же дикие, разве что сырым мясом не питаются! К тому же этот солдат и без меня прекрасно справлялся, пока не подоспел этот ужасный отец Питирим.

– И как же звали этого солдата?

– Не помню, кажется, Дмитрием.

– Любопытно… опять солдат из-под Рыбинска…

– Простите, а можно я еще покушаю?

– Да-да, конечно. Вы пока ешьте, а потом пойдете по этому адресу. Я предупрежу, вам там помогут.

– Большое спасибо. Вы не представляете, как я вам благодарен!

– Не стоит. И не торопитесь так, у вас еще уйма времени. Это мне пора.

– Вы уже уходите?

– Да. Дела, знаете ли.

– Простите, а вы не знаете, кто такой Троцкий?

– Э… кто?

– Троцкий.

– Нет, а что?

– Просто этот солдат, Дмитрий, когда я пытался его агитировать, сказал мне, будто я… как бы это… лгу, как Троцкий. Я думал, может, вы знаете?

– Никогда не слышал!

На заводе появление Будищева в парадной форме не осталось незамеченным. Только что начался обеденный перерыв, затих шум станков, стук инструмента, и мастеровые группами и поодиночке покидали рабочие места. Те, кто жил неподалеку, спешили домой, чтобы пообедать. Другим узелки с немудрящей снедью принесли дети. Третьи доставали харч из котомок и устраивались, где придется.

Степаныч с самого утра чувствовавший себя не в своей тарелке, едва прозвучал гудок, поспешно оставил свой пост и почти рысью направился на выход.

– Что это с ним? – недоуменно спросил один из подручных – молодой парень с чудным именем Афиноген.

– Да какой-то постоялец у него объявился, – угрюмо пояснил рябой слесарь Прошка. – Вот и торопится, старый хрыч!

– А зачем?

– Затем, что дочка без присмотра осталась.

– Зря ты так, – насупился сообразивший, наконец, в чем дело, парень. – Стеша – девушка хорошая!

– Все бабы – шкуры! – зло мотнул головой слесарь и сплюнул.

Несмотря на несогласие, никто не стал ему возражать. Во-первых, у Прохора был взрывной характер и тяжелая рука. А во-вторых, все знали про его горе. Несколько лет назад от него ушла жена, и с тех пор нрав некогда спокойного и обстоятельного мужика совершенно переменился. Он стал крепко выпивать, буянить, драться с соседями и грубить мастерам на фабрике. Последнее приводило к тому, что его постоянно штрафовали, и получать за работу оставались самые пустяки, что тоже не улучшало характер несчастного слесаря. Все шло к тому, что Прохора выгонят, но пока что спасало мастерство, которое, как известно, не пропьешь.

Филиппов, не слушая пересудов за спиной, молча шагал вместе с другими рабочими к фабричным воротам, как вдруг людской поток притормозил.

– Кто это? – раздался совсем рядом удивленный возглас.

Подняв глаза, Аким Степанович увидел стоящего у ворот рослого унтера, увешанного крестами, в котором не без удивления признал своего постояльца.

– Ишь ты! – только и смог выговорить машинист.

Все утро он корил себя последними словами за то, что пустил незнакомого человека в дом. Правда, вышло это само собой. Не оставлять же его было на улице, тем более что сам взялся проводить? А потом Дмитрий достал водку, и Степаныч понемногу утратил контроль за ситуацией. Надо сказать, что выпить он любил, но обычно жался. Все-таки дочка уже почти на выданье, надо приданое копить. Он и за угол заломил целых пять рублей в надежде, что непонятный ему человек пойдет на попятный. А тот, сукин сын, возьми и согласись! С другой стороны – деньги-то не лишние. К тому же если этот самый Будищев и впрямь служил писарем, да еще и георгиевский кавалер…