В тени сгоревшего кипариса  - Николай Инодин Страница 10

– Расслабились, долбодятлы! Я вам такое расслабление покажу – само слово забудете!

Лейтенант сплевывает, прячет руки в карманы – к нему вернулся страх, нелогичный и запоздалый. Окажись эта батарея на километр южнее, разлететься кучей горелых обломков мог его танк. В бою Клитин ни разу не посмотрел наверх. Мерзкая горечь во рту не дает сосредоточиться и подумать. Не страшно – все заранее придумали люди поумнее лейтенанта Клитина. Боевой устав не дураками писан, вечером нужно перечитать.

Как обычно, перед боем Алексея слегка потряхивает. Говорят, если покурить, становится легче, но Котовские не курят. Поэтому Леха просто наматывает на указательный палец гвоздь-сотку, потом разматывает – пока не ломается уставшее железо. Тогда старлей достает из кармана следующий гвоздь – он человек запасливый и предусмотрительный. Главное, дождаться команды «По машинам», потом трястись некогда – надо драться. Ну, наконец-то – Котовский рявкает на стоящих вокруг подчиненных и бросается к командирскому танку. Фигурки в мешковатых комбезах дружно бегут следом. Не все, некоторые задерживаются – подбирают с земли крученые обломки гвоздей, на память.

Алексей за время плавания замордовал своих орлов до потери речи – вбивал признаки, по которым можно засечь минное поле, дот, замаскированную пушку и такую дрянь, как контрэскарп, который и заметить-то можно, только когда головной танк кувыркнется с искусственного обрыва. Не понадобилось – после артподготовки, довольно серьезной даже по меркам Финской, танки и пехота спокойно, не торопясь, размазывают противника по окопам первой линии обороны.

Итальянцы охотно поднимают руки, но озверевшие союзники пленных не берут: «Афины!» – и штык в брюхо, с проворотом. Звери! Зато, в отличие от горячих финских парней, не мучают.

Пока пехота отводит душу, артиллерия накрывает вторую линию окопов. Там защитников почти нет, кто был, драпанул сразу после артподготовки, поэтому до городских окраин левый фланг наступающей дивизии добирается почти без помех.

Городишко не впечатляет – домики в один, самое большее в два этажа, на крышах – черепица, иногда – серые каменные плитки. Не очень узкие, но кривые улицы. Много кустов, деревья. Не город – мечта танкиста. Особенно там, где вдоль самой дороги тянутся сложенные из обломков камня заборы. Котовский разглядывает город сквозь мутные линзы панорамного прицела, когда оживает радиостанция, и сквозь треск разрядов доносится голос комбата:

– …ой, второму-два, в город не лезь, как понял меня? Отставить город, как понял, прием!

– Понял – в город не лезть, я второй-два, прием.

Котовский отводит роту назад, за вторую линию окопов, ставит танки за бруствером, сами окопы обживают греки – оборудуют пулеметные гнезда, шарят в поисках полезных вещей.

Алексей закончил тиранить старшину, которого вдохновлял на поиски кухни и машины с боепитанием, посмотрел, как экипажи дружно взялись за банники.

– Ничего так повоевали сегодня. Хлипковат противник в коленках, финны куда злее дрались, а, Василий?

Младший политрук Сонькин вместо ответа дергает командира за рукав и вполголоса сообщает:

– Алексей, кажись, по наши души топают!

Вдоль линии окопов двигается группа греческих офицеров, пытается расспрашивать людей в шлемофонах. Котовский выходит из-за танка и поднимает руку, привлекая к себе внимание.

Блестящие сапоги, кожа портупей, добротное сукно шинелей, серебряные и золотые звезды на погонах. Белая кость, голубая кровь, они даже внешне отличаются от похожих на обугленные головешки солдат подчеркнуто европейской внешностью. Большинство солдатских лиц украшают густые усы, лица офицеров выбриты полностью.

Старший на ходу бросает адъютанту:

– Надеюсь, хоть кто-то из них понимает английский или французский, – небрежно подносит руку к околышу фуражки и обращается к советским офицерам:

– I am Lieutenant Colonel…

Алексей не дает ему закончить:

– Простите, полковник, но я не говорю по-английски. Давайте по-гречески? – и, не ожидая, пока подполковник справится с удивлением, представляется: – Старший лейтенант Котовский, командир второй танковой роты.

Чужие языки Алексей всегда учил легко – талант, наверно, достался от неизвестных родителей, но с английским незнаком. За годы беспризорного детства Лешка без особых усилий выучился болтать с татарами и с молдаванами, не терялся среди кормившихся морем крымских греков. В детдоме был любимым учеником пожилой Ольги Генриховны, с легкостью выдавал зубодробительные фразы на языке Гёте и Шиллера. Когда учительница предложила позаниматься с одаренным мальчиком французским, оказалось, что Леша его не то чтобы учит, а, видимо, вспоминает. Только на всех языках, кроме французского, мальчик говорил с ужасным акцентом. «Абсолютно немузыкальный слух!» – вынужден был признать учитель пения и изгнал из хора оглушительно оравшего Алексея, ничуть не расстроенного этим обстоятельством – Лехин кумир в опере не пел. Спортплощадка манила Котовского сильнее гармонии молодых голосов.

Вопреки ожиданиям, подполковник Димитриадис оказывается приятным собеседником, выражает танкистам благодарность за хорошую работу, отмечает невысокий уровень потерь в своем полку.

– Завтра нам придется штурмовать жилые кварталы, и я хотел бы согласовать наши действия.

Действительно, белая кость. Говорит, как пишет. Согласовать – дело нужное. Грек выслушал предложенную Котовским схему действий, немного подумал и согласился:

– Понимаете, мы хорошие солдаты, но – солдаты небогатой страны, и опыта применения танков у нас нет. Думаю, знания опытного танкиста стоит использовать, – подполковник улыбнулся. – Был рад познакомиться, надеюсь продолжить беседу завтра, а сейчас извините – дела. Ваш солдат уже минуту машет вам из-за танка. – Грек протягивает Алексею руку.

– До завтра, полковник. Простите, но еще один вопрос.

– Да?

– Почему ваши люди не берут пленных? Если итальянцы поймут, что смерть неизбежна, они будут драться, как загнанные в угол крысы. Может быть, пусть лучше быстро сдаются?

Димитриадис вздыхает и задумывается, подбирая слова.

– Видите ли, в моем полку у большинства солдат родственники в Афинах. Как раз в тех районах, которые были разрушены при обстреле с итальянской эскадры. Там погибло очень много людей: женщин, стариков и детей. Люди злы и хотят мстить. Со временем нам удастся это остановить, но боль еще слишком сильна.

Полковник снял фуражку, удивился, увидев ее в руке, и снова надел.

– До свидания, господин старший лейтенант.

Дайте солдату точку опоры, и он уснет – эта народная мудрость верна для любой армии во все времена. Исключения бывают. Если у солдата появилась возможность пожрать, добыть выпивку или влезть в какие-нибудь неприятности с местными жителями, он может и потерпеть. В остальных случаях не занятый делом воин засыпает мгновенно – лежа, сидя, стоя и даже на ходу. Разница между опытным бойцом и зеленым салагой только в подходе к процессу. Молодой теряет сознание сразу. Послуживший, понюхавший пороха боец знает – лучше потратить время, но устроиться с максимальным комфортом.