Месть  - Виктория Шваб

Шесть недель назад

Окрестности Мерита

В ту ночь, когда Марсела умерла, она приготовила мужу его любимый ужин.

Не потому, что был какой-то особый повод, как раз наоборот – спонтанность, как твердят все специалисты, залог семейного счастья. Марсела сама не знала, верит ли в это, но определенно хотела попробовать себя в готовке. Ничего особенного – добрый обвалянный в черном перце бифштекс, запеченный батат и бутылка мерло.

Но часы пробили шесть, а Маркус так и не явился домой.

Марсела убрала еду в духовку, чтобы не остыла, а сама подошла к зеркалу в коридоре. Поправила помаду, распустила свои длинные черные волосы, снова собрала их в небрежный узел, оставив пару прядей, разгладила расклешенное платье. Люди считали ее красивой от природы, но далеко эта пресловутая власть природы не простиралась. На самом деле Марсела шесть дней в неделю по два часа проводила в спортзале, шлифуя, растягивая и доводя до совершенства каждый из ста семидесяти восьми сантиметров своего гибкого тела, и никогда не выходила из спальни, не накрасившись. Нелегкая жизнь, но ведь и брак с Маркусом Андовером Риггинсом, более известным как Марк-Акула, правой рукой Тони Хатча, тоже подарком не назвать.

Семейная жизнь была сложной – но оно того стоило.

Мать любила говаривать, мол, дочь нечаянно умудрилась поймать на крючок самую крупную рыбу. Вот только матушка и не догадывалась: Марсела цепляла наживку, уже точно зная, кого хочет выудить. И поймала именно то, что собиралась.

Вишнево-красные шпильки процокали по деревянному полу, прежде чем утонуть в шелковом ковре. Марсела внесла последние штрихи в оформление стола и зажгла каждую из двадцати свечей на паре железных канделябров, что стояли у двери.

Маркус их ненавидел, но в кои-то веки Марселе было плевать на мнение мужа. Она обожала канделябры: длинные стержни и изогнутые рожки, словно прямиком из французских замков. Они придавали дому флер роскоши. «Новые» деньги ощущались как «старые».

Марсела глянула на часы – уже семь, – но подавила желание позвонить. Пламя быстрее потухнет, если не давать ему распространиться. Кроме того, если Маркус занят по работе, то дело прежде всего.

Марсела налила себе бокал вина и прислонилась к стойке, представляя, как сильные руки мужа смыкаются на чьем-то горле. Или держат чью-то голову под водой, ломают кому-то челюсть. Однажды он заявился домой, перепачканный чужой кровью, и Марсела трахнула его прямо здесь, на мраморном островке посреди кухни, пока в ребра упиралось стальное дуло пистолета, который Маркус не успел вынуть из кобуры.

Люди думали, Марсела любит мужа вопреки его ремеслу. На самом деле она любила его за то, чем он занимался.

Но стрелка на часах миновала восьмерку, поползла к девятке, и возбуждение медленно превратилось в раздражение. А к тому моменту, когда входная дверь наконец распахнулась, раздражение уже затвердело до гнева.

– Прости, дорогая.

Если муж выпивал, его неизменно выдавал голос, что замедлялся до ленивого рокота. Но на этом все. Он никогда не шатался, не путался в собственных ногах, у него никогда не тряслись руки. Нет, Маркус Риггинс обладал твердым стержнем, впрочем, не без изъянов.

– Все в порядке, – отозвалась Марсела и тут же на себя разозлилась: все-таки не смогла скрыть раздраженные нотки.

Хотела уйти на кухню, но Маркус перехватил Марселу за запястье и так резко дернул к себе, что она потеряла равновесие. Муж подхватил ее в объятия, и она посмотрела ему в лицо.

Да, его талия слегка раздавалась, пока ее лишь стройнела, а прекрасное тело пловца с каждым прошедшим годом все больше теряло форму, но песочно-каштановая шевелюра не поредела, а глаза сохранили глубокий синий оттенок сланца или темной воды. Маркус всегда привлекал внимание, хотя неизвестно, сколько в том было заслуги его дорогих костюмов, а сколько – той манеры, с которой он шел по жизни: словно ждал, что все уберутся у него с дороги. Обычно так и происходило.

– Ты роскошно выглядишь, – прошептал Маркус, и Марсела ощутила, как в бедро упирается твердый член. Увы, ей уже перехотелось.

Марсела провела ногтями по небритой щеке мужа.

– Голоден, милый?

– Всегда, – прорычал он ей в шею.

– Хорошо. – Марсела отступила прочь и разгладила подол. – Ужин на столе.

* * *

Алая капля вина стекла по бокалу на белую скатерть, точно пот. Марсела налила слишком много, от нарастающего раздражения руки плохо слушались. Маркус, похоже, пятно не заметил. Да он вообще ничего не замечал.

– За мою красавицу жену.

Маркус никогда не читал перед едой молитву, зато всегда произносил тост, с самой их первой встречи. Не имело значения, сколько за столом человек – двадцать или двое. Поначалу Марсела находила это милым, но со временем жест стал пустым, заученным. Не искренне очаровательным, а рассчитанным на очарование. Однако Маркус каждый раз исправно произносил слова и, похоже, тем самым проявлял свою любовь. Ну или просто был человеком привычки.

Марсела подняла свой бокал.

– За моего красавца мужа, – автоматически ответила она.

И уже почти поднесла вино к губам, когда вдруг заметила пятно на манжете Маркуса. Сперва приняла за кровь, но кровь не может быть такой яркой и розовой.

Помада.

В памяти мгновенно всплыли слова других жен мафиози.

«Начинает отводить глаза?»

«Меняет женщин как перчатки?»

«Все мужики козлы».

Маркус резал бифштекс, что-то болтал про страховку, но Марсела уже его не слушала. Перед глазами встала картина: муж проводит большим пальцем по накрашенным женским губам, приоткрывая их костяшкой.

Марсела стиснула бокал. Ее бросило в жар, хотя в желудок упал ледяной ком.

– Что за гребаное клише.

– Прости? – переспросил Маркус, не переставая жевать.

– Твой рукав.

Он безразлично глянул на розовое пятно. Ему даже не хватило совести изобразить удивление.

– Наверное, твоя, – сказал Маркус, будто Марсела хоть раз использовала такой оттенок, что-то настолько вульгарное и пош…