Князь из десантуры - Тимур Максютов

Пламя гудело и выгрызало в ночном небе куски. Швыряло горстями искры, равные по яркости звёздам. Нахальные огоньки пытались вцепиться в чёрное сукно, но быстро сгорали и опадали никчёмным пеплом.

Звёзды презрительно не замечали выскочек. Равнодушно взирали на пылающий город, на заваленные трупами побеждённых кривые улочки, на пьяных от чужой крови победителей.

Где вы, храбрые венгерские рыцари? Раки доедают ваши пронзённые монгольскими стрелами тела, устлавшие дно реки Шайо.

Где ты, славный король Бэла? Знаешь ли, что твой город Загреб сейчас превращается в пепел? Готовишь ли отпор азиатским полчищам? Или, растерянный и испуганный, прячешься с горсткой придворных в горах Далмации?

Пленных сортировали на берегу Савы. Женщины, простоволосые и босые, боялись кричать, когда грубые руки воинов вырывали их из толпы. По-хозяйски ощупывали, словно скотину на рынке, сдёргивали с шей мониста. Юная девушка, замешкавшись, не успела вынуть из ушей серёжки – выдрали с мясом. Пожилой бритоголовый боец сморщился от визга, дёрнул за тонкую шею так, что хрустнули нежные позвонки. Опрокинул в грязь, наступил сапогом на спину, завёл назад хрупкие руки. Скрутил замызганным сыромятным ремнём сведённые вместе локти. Вздёрнул за косы, легко поднял. Поставил, шатающуюся, на ноги.

По разбитому лицу девушки стекали чёрная жижа, кровь и слёзы. Бритоголовый сплюнул:

– Тьфу ты, худая, как весенняя овца.

Приятель захохотал:

– Тебе в самый раз. Жене привезёшь помощницу, кизяки собирать, ха-ха-ха! К такой тощей и ревновать не будет.

Боец счастливо улыбнулся щербатым ртом, сощурил и без того узкие глаза. Далеко до родной кибитки, год пути на восток. Далеко…

Пленным мужчинам рубили головы на скользком глинистом берегу, сталкивали тела в воду. Чёрная кровь хлестала из обрубленных артерий, смешиваясь с чёрной ночной рекой. Сава скроет их, обмоет тела и оплачет. Принесёт раздувшиеся трупы отцу – Дунаю. И будут рыбаки из прибрежных деревень тянуть тяжёлые сети со страшным уловом, в ужасе бросать их, грести изо всех сил к берегу и креститься…

Весной 1242 года от Рождества Спасителя нашего пришла беда, которой Европа не видела со времён гуннов Аттилы. Неведомые монголы из самого сердца азиатских степей вели свои железные корпуса на запад, а в них – лучшие воины из десятков народов: половцы, булгары, аланы, русичи…

Крыша кафедрального собора прогорела насквозь и рухнула вниз, выбросив в небо громадное облако огня. Кони испуганно присели от дьявольского грохота.

Кучка монахов растерянно жалась друг к другу, вжимая головы в плечи от ржания лошадей, хохота захватчиков и предсмертных криков казнимых. Кто шептал молитвы на латыни, кто мелко крестился. К толпе подошёл невысокий широкоплечий воин в заляпанной кровью кольчуге. Охранявшие монахов смоленские ратники засуетились, зашикали на пленных – заткнитесь, мол, начальник идёт.

Широкоплечий содрал необычную зелёную шапку с длинным полотняным назатыльником. Взлохмаченные светлые волосы торчали слипшимися от пота кустиками. Подбирая трудные слова, спросил на латыни:

– Кто старший?

Монахи замерли. Бледный от страха, из толпы выбрался высохший старичок. Вытер вспотевшую тонзуру, пробормотал:

– Я – аббат Марк, мы бенедиктинцы. А настоятель собора остался там, внутри.

– Что же вы, слуги божьи? Говорили вам по-человечески – сдавайтесь, тогда не тронем. Эх! – светловолосый скривился, поглядел поверх испуганных тонзур на догорающие стены.

Марк рухнул на колени, истово забормотал молитву. Монахи нестройно, будто овечье стадо, подхватили, заблеяли.

Начальник хмыкнул:

– Ну-у-у, запели. Раньше надо было молиться. Поднимите его, – кивнул ратникам.

Воины подскочили, подхватили под локти аббата. Ноги Марка не держали, подламывались, глаза побелели и невидяще уставились в бурые сгустки на кольчуге светловолосого.

Блондин кашлянул и торжественно заговорил:

– Согласно Ясе отца нашего Чингисхана, нельзя причинять вреда слугам веры, ни имуществу их, ни жёнам их. Так, последнее не вам, откуда же у вас жёны, у убогих. Дома богов следует почитать, не используя храмы для постоя воинов и не ломая, и не грабя. Понятно? А вы тут устроили… На что надеялись-то? Мы, считай, уже две трети земной тверди прошли, и никто против наших сабель не устоял. Дурни.

Светловолосый плюнул под ноги, махнул рукой. Приказал смолянам:

– Утром отпустите их на все четыре стороны. Пока ночь – не надо. Прибьёт ещё кто, в темноте не разберёт, что монахи.

Марк забормотал что-то благодарное, оттолкнул ратников, подполз к блондину, пытался целовать сапоги…

– Ну всё, всё. Обслюнявишь сейчас всю обувку, – засмеялся широкоплечий. Поднял аббата за плечи, встряхнул: – Больше не попадайтесь. Во второй раз может и не повезти.

Из толпы выбрался молодой бледный монах, склонился в почтительном поклоне:

– Милосердный сеньор, у меня послание для вашего командира, Рыцаря Солнца.

Уже собиравшийся уходить блондин остановился. Спросил у аббата, а не у молодого:

– Это ещё кто?

– Сеньор, это не наш, – заторопился Марк, – прибыл лишь три дня назад, посланник великого магистра ордена тамплиеров Армана де Перигора, брат Жозеф. У нас отдыхал от трудного пути, чтобы проследовать далее, в Вену…

Широкоплечий вздрогнул:

– Как ты сказал? От магистра тамплиеров?

Приказал Жозефу:

– Следуй за мной, монах.

Повернулся и быстро пошагал прочь от растерянного аббата Марка и его дрожащей братии.

Жозеф лишь на секунду задержался, нащупал зашитый в подкладку плаща пергамент. И рванулся вслед за светловолосым.

Ночной ветер, пропахший горьким дымом пожара и запомнивший хрипы умирающих, потянулся на запад – к Адриатике.

И дальше.

Он будет зловеще гудеть над крышами римских соборов, над баронскими замками Германии и узкими улочками Парижа.

Европа в ужасе замерла. Понимая, что защититься от стального вала с востока – не в силах…