Саракш: Тень Странников - Владимир Контровский

2137год

Небо было чёрным.

Центральный пост управления «Центуриона» – он же ходовая, он же боевая рубка, – отсекал от бездонной пустоты космоса огромный спектролитовый купол. Стенки купола были прозрачными, и человеку, сидевшему в командирском кресле, казалось, что он свободно парит в первозданной темноте, растворяется в ней и составляет с этой тьмой, изрешеченной искрами звёзд, единое целое, в котором сплавилось всё сущее – как когда-то, очень-очень давно, миллиарды лет назад. Ощущение было странным, и человек в командирском кресле «Центуриона» постарался его отогнать: у него было важное дело, и была ответственность за грандиозную операцию, которая вступала в решающую стадию – тут уже не до анализа неясных субъективных ощущений, будь они сколь угодно странными.

Со стороны могло показаться, что человек в командирском кресле расслаблен: руки его покоились на подлокотниках, и только кончики пальцев касались командного пульта, перемигивающегося сотнями разноцветных огней, не дотрагиваясь до сенсорных панелей. Но эта кажущаяся расслабленность на самом деле была далеко не случайной и продуманной: пульт управления был полностью активирован, и любое случайное прикосновение к любой из клавиш могло вызвать непредсказуемые последствия. Чуткие пальцы человека за пультом располагались оптимально: на минимально допустимом удалении от важнейших кнопок, чтобы решение, принятое его мозгом, могло быть реализовано за кратчайший промежуток времени, и в то же время с «зазором безопасности», позволяющим избежать непоправимого, если движение руки окажется случайным или ошибочным. В просторном центральном посту «Центуриона» находились десятки других людей, каждый из которых отвечал за свой сектор, однако центром этого коллективного разума был человек в командирском кресле: к нему были прикованы взгляды всех остальных.

Человеку за пультом было чуть больше шестидесяти – по меркам минувших эпох он считался бы стариком. Однако двадцать второй век со всеми его достижениями внёс в эти мерки свои коррективы: по достижении возраста зрелости люди – и мужчины, и женщины, – словно консервировались в неопределённом возрастном промежутке от сорока до девяноста. Первые признаки старости начинали проявляться только в столетнем возрасте, а до этого не было особой разницы в психофизиологических параметрах сорокапятилетнего Десантника или пилота Д-звездолёта и семидесятипятилетнего руководителя научной группы. Молодёжь от людей более зрелых отличалось только меньшим опытом – опытом, который приходит с годами и с неизбежными ошибками, сопровождающими его накопление.

У человека в командирском кресле «Центуриона» опыт был, и немалый, в противном случае он не сидел бы сейчас в этом кресле. И были способности, позволившие ему стать тем, кем он стал: способности, реализованные им самим и востребованные другими людьми. И поэтому человек за пультом управления – сухопарый, лысый, с оттопыренными большими ушами, над которыми (в другое время и в другом месте) кое-кто позволял себе шутить, и пронзительными зелёными глазами, умевшими быть убийственно холодными, – руководил грандиозной операцией, которую многие её участники (в том числе и некоторые из тех, кто сидел сейчас за периферийными терминалами боевой рубки «Центуриона») упорно называли «экспериментом» (потому, наверное, что двадцать второй век планеты, не знавшей войн, не любил употреблять термины с «милитаристским» оттенком).

«Центурион» – исполинский космический корабль, в тысячи раз превышавший по размерам сигма-Д-звездолёты Дальней Разведки; корабль, который правильнее было назвать «искусственным планетоидом», уникальное сооружение, созданное технической мощью всей Земли для одной-единственной операции – или «эксперимента» – особой важности, двигался по гелиоцентрической орбите в астероидном поясе между Юпитером и Марсом, внешне – для неискушённого взгляда в телескоп – неотличимый от десятков и сотен малых небесных тел, каких здесь великое множество.