Мозг, ты спишь? 14 историй, которые приоткроют дверь в ночную жизнь нашего самого загадочного органа - Гай Лешцинер Страница 9

Если светить на людей ярким светом за час до того, когда они обычно засыпают, то время засыпания можно отсрочить на один-два часа. Если же на них посветить тем же ярким светом утром после пробуждения, то время засыпания сместится минут на тридцать раньше.

Если дать мелатонин человеку ранним вечером, то он ляжет спать раньше, а если утром – то позже. На практике мы редко даем мелатонин по утрам, так как он способен вызывать сонливость, хотя имеются свидетельства того, что даже небольшие дозы способны изменить работу циркадных часов, не вызывая значительной сонливости.

Разумеется, в случае Винсента и ему подобных фиксированного ритма, к которому мы могли бы привязать график введения мелатонина или воздействия света, не существует. Тем не менее мы можем использовать эти методы лечения, чтобы попытаться закрепить циркадный ритм. Давая супрахиазматическому ядру регулярную вечернюю дозу мелатонина, а ганглиозным клеткам сетчатки – дозу яркого света в дневное время, мы смогли «уговорить» циркадный ритм Винсента немного «подстроиться» к внешнему миру. И этот новый режим, пускай и далекий от идеала, принес значительные улучшения. У мальчика по-прежнему немного сдвигается сон, особенно в зимние месяцы, однако лечение принесло в его жизнь огромные перемены.

«В настоящий момент я хожу в колледж, и пока что мне удается посещать бо́льшую часть занятий. Все складывается неплохо. Но я не всегда чувствую себя на все сто». Винсент говорит, что теперь ему удается засыпать около одиннадцати вечера и просыпаться в половине седьмого утром, и этот цикл довольно устойчив. За последние несколько недель он пропустил всего пару дней занятий. Время от времени, однако, несмотря на все наши попытки поддерживать у него регулярный ритм, сон все равно смещается. «Когда мой режим сна выходит из-под контроля и мне не удается его нормализовать, я просто не сплю весь следующий день и ночь. Затем я снова засыпаю в нормальное время. Так мне не приходится ждать по несколькло недель, пока он не восстановится сам по себе».

Я спросил у Винсента о его успехах в боксе. «Результаты, которые я показываю, бывают весьма изменчивы. Порой я могу быть очень медлительным, а моя реакция – заторможенной, [когда я не в фазе]. Я стараюсь компенсировать это, ускоряясь и прикладывая больше усилий. Но мне это не всегда просто дается».

Мы поговорили о том, какими он видит свое будущее, свою карьеру: «Не знаю. Мне явно будет сложно найти свое место. Выбора у меня не особо много. Возможно, буду работать из дома или что-то вроде того. Чтобы я мог работать сам по себе».

* * *

Для любого, кто работает посменно либо постоянно в разъездах, история Винсента прозвучит очень знакомо. Нарушение циркадного ритма сильно дезориентирует. Я помню, как, будучи ординатором, ездил в три часа ночи в понедельник в больницу, чтобы принять пациента с инсультом. Я был заторможен, туго соображал, меня слегка подташнивало. И хотя проезжал по центральным улицам Лондона, одного из самых больших городов мира, я отчетливо помню, что чувствовал себя как бы сам по себе – у меня было стойкое ощущение изоляции, словно я один на один с миром. В то время как почти весь остальной город лежал в своих постелях, а я был на ногах, хотя и не должен был.

В конечном счете мы все с вами социальные существа. Хотя наши циркадные ритмы и достались нам от бактерий и эволюционировали, чтобы мы бодрствовали при свете дня и спали по ночам, меня поражает то, какую важную роль они играют в синхронизации нас как социальной группы, позволяя людям жить в едином ритме: в одно и то же время есть, в одно и то же время работать; в одно и то же время играть, в одно и то же время спать.

Циркадные часы сплетают наши жизни воедино, делая нас единым обществом. И когда мы теряем эти часы, то оказываемся отделены от окружающего мира, от наших родных, друзей и коллег.

В случае Винсента, однако, он не может просто уволиться со своей работы или перестать часто летать по всему миру, чтобы избавиться от нарушений сна. Для него это постоянное, естественное состояние. И именно эта бесконечная отчужденность, как мне кажется, из всех аспектов его расстройства является самой неприятной. Одиночество человека, проживающего свою жизнь в ритме, который отличается от ритма всех остальных людей.