От сомнений к определенности. Опыт врача - Маргарита Габриелян Страница 5

– Ты прав. Но сначала я должен завоевать весь мир. Мне бы хотелось с тобой увидеться, когда я вернусь. Я никогда не встречал такого прекрасного человека, как ты.

– Ты не вернешься. Ты слишком занят своими завоеваниями, а жизнь слишком коротка.

– Что же я могу для тебя сделать?

– Отойти в сторону, ты заслоняешь мне солнце.

Александр и Диоген более не встречались. Они умерли в один и тот же день. Александру было 33 года, Диогену – 89 лет. Александр – в далеком Вавилоне, Диоген – в родном Коринфе.

Но тогда… Хотя вернемся к описываемому периоду моей жизни. Мне удалось помочь многим людям, у которых были проблемы со зрением, слухом, опорно-двигательным аппаратом, желудочно-кишечным трактом. Особенно эффективным оказывалось лечение детей.

Постепенно расширялись границы возможностей. Ко мне начали съезжаться больные со всего Советского Союза. Люди ехали отовсюду. Мне выделили помещение в самом центре города, недалеко от мединстатута. Было много передач по радио и телевидению, республиканскому и союзному Моими результатами заинтересовался известный детский невропатолог Левон Оганесович Бадалян, которого в мою клинику привел новый министр здравоохранения республики, не скрывавший своего восхищения моей деятельностью. Сам Бадалян был превосходно осведомлен о возможностях иглотерапии. Он тут же предложил мне переехать в Москву, сказал, что можно сделать совместный интересный проект. Но я осталась в Армении. Мне так хорошо работалось! Результаты вдохновляли и воодушевляли. Хотелось достичь большего. Поиски, поиски!

Я помню, как полировала своими пальцами разные камушки, полудрагоценные кабошоны, на ювелирном алмазном круге в мастерской у друзей, полагая, что это может развить чувствительность моих пальцев, что они станут «зрячими», когда я буду пальпаторно выявлять болезненные зоны у больных. Любой цвет имеет массу оттенков, так одна и та же болезнь протекает совсем иначе у разных людей, даже у родственников. Так что мне не так легко было лечить одновременно многих пациентов. Это совсем не было похоже на сеанс одновременной игры на шахматных досках. Почему я об этом говорю? Больных было много. Я работала как земский врач, но обладающий палочкой-выручалочкой. Приходилось одновременно укладывать по восемь – десять человек. Все разные, со своими реакциями, темпераментами. Они лежат, каждый в своей кабинке, у каждого на тумбочке Библия и свеча. Света электрического не было. Романтика? Нет, стресс. Не дай вам Бог пережить это…

В Армении тогда были трудные времена – не было ни света, ни тепла. Мы работали при свечах. Помещение, в котором я принимала пациентов, обогревалось японскими бензиновыми печками «Фуджи-ка». У многих возникали ассоциации с блокадным Ленинградом. Зима в том году была лютая. Топить было нечем, люди в городе вырубали парки и скверы, сжигали свои библиотеки. Тяжелее всего эти тяготы переносили молодые мужчины. Многие просто не просыпались.

В такой обстановке я ощущала еще большую ответственность и работала с максимальной отдачей. Мне нравилось работать с помощью стимулятора, который собрал мой муж, так как в этом случае больной не подвергался дополнительному болезненному воздействию, а эффект достигался очень быстро и, как говорится, был «налицо». Может, это было своеобразным сочувствием? Но довольно скоро я поняла, что подобный метод обладает лишь местным, локальным, действием, а мне нужны были глубокие и конструктивные, долговременные результаты, и тогда я перешла на классическое иглоукалывание. В первое время, ставя иглы, я испытывала некий психологический барьер. Трудно вводить в тело человека многосантиметровые иглы, ввинчивая их в соответствующие точки. Однако я быстро преодолела этот барьер, и отчасти мне в этом помогли занятия с алмазным кругом, когда я шлифовала «камушки». Появилась легкость, ловкость, я чувствовала, что иглы, проходя через кожу, попадают словно в лунку. Я спрашивала: «Ток?» Больные удивленно отвечали: «Ток…» И это вызывало дополнительное доверие. Это всегда взаимная работа. Альянс с больным. Может, это и штамп, но, подбадривая пациентов, я часто им говорила:

– Нас трое. Если мы с вами объединимся, то болезнь останется одна.

Знаете, при проявлении сочувствия не очень важно, что ты говоришь. Даже простая фраза о том, что все будет хорошо, действует, как бальзам. В этот момент человек мобилизуется, происходят химические реакции поощрения, состояние улучшается.

Я радовалась своим открытиям и результатам как дитя и очень ценила ту тонкую связь, которая у меня возникала с больными во время лечения. Я сама была ошеломлена. Меня не покидало ощущение, что меня готовят к чему-то важному и значимому.

А потом было 7 декабря 1988 года – землетрясение в Армении. Тогда мобилизовался весь Союз, вся планета. В числе многих других врачей я неделями не возвращалась домой. Тогда я узнала про «цвет Изабеллы».

Изабелла Арагонская, оставленная мужем дома, поклялась не снимать белоснежного шелкового белья, пока он не возьмет г. Остенде и не вернется домой. Осада длилась 3 года, 3 месяца и 3 дня. Постепенно из белоснежного белье стало цвета слоновой кости. Так «цвет Изабеллы» стал символом верности, самоотверженности, самопожертвования. Вот такие ассоциации.

Одновременно шла война в Карабахе, это было очень сложное время для моей страны. Я оказалась в гуще событий. Моя подруга, известная французская журналистка, привела ко мне партизан – фидаинов. Я помогала им как могла. Они хотели меня отблагодарить и дарили мне амуницию, оружие – то, что у них было. Я помню, они настолько верили мне, что приходили ко мне как за благословением:

– Если вы благословите, мы знаем, тогда никто из нас не будет даже ранен.

Время было такое: в воздухе витали какие-то надежды, вера в перемены, энтузиазм и воодушевление.

Вокруг меня находились люди, которые мне всячески помогали. Кто-то построил беседку под тутовым деревом рядом с моей клиникой. Люди приходили и пили в беседке чай. Кто-то даже посадил рядом арбузы. Было очень красиво и уютно, как будто Бог благословил этот уголок, где я принимала больных. Как-то все устраивалось само собой, от меня требовалось только работать и быть в форме. Каждый день я с радостью спешила на работу – там меня уже ждала толпа. Я была нужна им, всем этим людям. И результаты были потрясающими!

Прошло время. Накапливался опыт. Эйфория ушла. Захотелось во всем разобраться лучше, глубже. Переход от восторженного энтузиазма новичка к профессионализму никому не дается легко. Прошло еще какое-то время. Я продолжала работать. Было много всего – и удач, и разочарований. Но накапливался бесценный опыт. Я все время вспоминала пушкинские строки. Можно ли сказать более точно про все, что тогда происходило со мной?

О сколько нам открытий чудных

Готовят просвещенья дух

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг,

И случай, бог изобретатель…

Я заметила несколько закономерностей. Часто люди, приходя на сеанс иглотерапии, расслабившись, начинали говорить, говорить, из них льется невероятный поток правды, печали, неудовлетворенности, накопившейся за долгие годы. Они выговаривались и, просветлев, уходили. Для меня это было откровением. Отчего они светлели – от лечения или оттого, что их выслушали? Для меня стала явной и практически осязаемой связь болезни и породившей ее фрустрации в разных проявлениях. Выявилась еще одна закономерность. Главное – важна не степень тяжести заболевания, а решимость человека с ней справиться.