Мой легкий способ - Аллен Карр Страница 5

Одно из пяти событий в моей жизни, которые я не могу вспоминать без презрения к самому себе, случилось во время финала соревнований по боксу между домами. Мне тогда предстояло сразиться с одним из моих близких друзей, мальчиком по имени Джимми Коппак, который был как раз из Кромвеля. Джимми плохо боксировал и еще до соревнований не раз говорил мне, что для него наша дружба гораздо важнее победы на ринге. Я же отвечал ему, что любая дружба временно отходит на второй план, как только звучит первый удар гонга. Но в душе я хотел выиграть, нанеся ему серию несильных ударов и обеспечив себе легкую победу по очкам. К началу второго раунда матч был больше похож на бой с тенью, чем на настоящий боксерский поединок.

В перерыве между раундами я вернулся в угол ринга с чувством морального превосходства, и тренер обрушился на меня с гневной тирадой: «Что с тобой происходит? Пока ты валяешь дурака, Джимми набирает очки!»

И он не шутил. Счет по очкам между домами Морли и Кромвеля сравнялся. Мне и в голову не могло прийти, что пока я разбрасывался ударами, ни один из них не попал в цель. Отбиваясь от Джимми, я совсем не наносил своих. А Джимми как раз наоборот: меньше отбивался, а больше наносил ударов. К началу третьего раунда страх в глазах Джимми исчез. Он понял, что я вовсе не собирался стереть его в порошок. Раньше я и не думал об этом, но при мысли, что Кромвель выиграет кубок и мы будем разгромлены, у меня рассеялись все сомнения насчет того, как драться с Джимми. И я начал бить по-настоящему.

Для своего веса Джимми был высоковат и несколько неуклюж. К финальному раунду он уже порядком выдохся. Я ударил его что было сил. До сих пор помню, как от моего удара у него изо рта вырвался плевок и пролетел над рингом. Но еще сильнее запечатлелся у меня в памяти его взгляд, который как бы говорил: «Придурок, зачем же так сильно бить?»

Морли выиграли кубок. Если бы победа досталась Кромвелю, на меня в течение нескольких дней, а может, и недель сыпались бы упреки. Но даже сейчас, 55 лет спустя, мне ужасно стыдно, как я тогда себя вел.

Помимо бокса, я еще хорошо играл в крикет и регби, даже был капитаном школьных молодежных команд по регби и крикету и играл за графство Суррей против молодежной команды из Кента в обоих видах спорта. Другие мальчики из класса «А» тоже занимались спортом, в частности Джимми Нельсон, который очень сильно на меня повлиял. Мы оба происходили из семей со средним достатком, и у нас было похожее воспитание. Он жил в полутора километрах от нас. Но на этом наше сходство с Джимми заканчивалось. У нас были совершенно противоположные взгляды на жизнь.

На некоторых важных перекрестках нашей жизни выбор пути бывает ограничен, тогда как на других у нас масса возможностей. Джимми не был похож ни на одного из моих друзей по двору. По отношению к другим мальчикам он никогда не старался как-то выделиться и не выставлял себя на первый план. Если у Джимми был апельсин, он всегда был готов поделиться им с другом. Для меня такая щедрость была удивительна. Благодаря Джимми я впервые смог ощутить превосходство разума над физической агрессией. Как-то раз мы с Джимми столкнулись с хулиганом. Джимми сразу извинился перед этим парнем за то, что нечаянно задел его. Было видно, что тот весьма удивился, ведь меньше всего он ожидал услышать извинения. Джимми не трусил, он продолжал спокойно разговаривать, и его не смущали ни ухмылки других парней, ни внушительная внешность хулигана. Пока Джимми стоял перед ним, улыбаясь и спрашивая его: «В чем дело, приятель?» – я мысленно перебирал в голове варианты возможного отступления – ударить его первым и убежать или же убежать сразу. Но ни тот, ни другой вариант не пригодился. Поговорив, парень отошел в сторону, и мы пошли дальше.

Такой подход кардинально отличался от того, чему меня учила мать, когда мне было еще лет восемь. Я как-то пожаловался ей, что один из местных парней ко мне пристает. Тогда она за шкирку подвела меня к нему и заставила при ней дать ему сдачи. Разумеется, поведение Джимми было совсем другим и произвело на меня сильное впечатление.

Я уже говорил о том, что единственной задачей учеников из классов «Б» и «В» было не допустить, чтобы знания засоряли им мозги. Попав в класс «А», я заметил, что методика преподавания некоторых учителей была как раз и рассчитана на то, чтобы пробить эту стену нежелания учиться и свести на нет даже намеренные попытки оставаться невеждой. Известный среди учеников под шутливым прозвищем Эшер-убийца или Эшер-громила, мистер Эшер помог мне получить хорошую оценку по французскому языку и постепенно развил у меня навыки устной речи. Внешне он походил на дружественную версию баллистической ракеты серии «Тополь», за исключением того, что был всего полтора метра ростом и примерно таким же в объеме. Каждому новому классу он объяснял, что за 30 лет подготовки им учеников к сдаче выпускных экзаменов на аттестат зрелости никто из них не получал «зачет». Это означало, что ни один из них не получал и «незачет» – ученик получал либо зачетный балл, либо обычную оценку. В год, когда я у него учился, в классе из 22 человек пятеро получили зачетные баллы и 17 – оценки.

Но его уроки французского были сущим кошмаром. Он просил ученика прочитать какой-либо вопрос из его книги, а другой ученик, который сидел за ним, должен был ответить по-французски. Если ученик делал малейшую ошибку в произношении или неправильно читал слово, мистер Эшер раздувался, словно жаба, которая вот-вот лопнет, начинал брызгать слюной, и лицо его от негодования приобретало багровый оттенок. В таком состоянии он не просто подходил к нерадивому ученику, а медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, словно паук, наступал на свою жертву. Напрасно мы надеялись, что когда-нибудь его хватит удар и он не придет на урок. Его отменное здоровье заставляло нас изобретать новые и новые уловки, чтобы избежать его гнева. Однажды мы решили высчитать заранее, каким будет вопрос и последующий ответ на него. Этот трюк удавался нам довольно долго, поскольку никто не затягивал с ответом и Эшер просил читать следующий вопрос. Чтобы обезопасить себя на случай прокола, мы придумали записывать предполагаемый ответ на бумажку и передавать ее тому, кто сидел впереди, чтобы тем самым помочь ему, если его неожиданно спросят. Однако умный хищник всегда на шаг впереди своей жертвы, и мистер Эшер постоянно разгадывал все наши уловки, на которые только был способен детский ум. Когда мы начали передавать бумажки с ответами, он менял последовательность вопросов.

Я до смерти боялся Эшера. Я старался на уроках не поднимать головы, не смотреть ему в глаза и, конечно же, выполнять все его задания. Но один мальчик из класса по имени Тотэм не испытывал перед ним ни малейшего страха и оставался абсолютно невозмутим, даже когда учитель с пеной у рта буквально трясся от негодования на нерадивость какого-либо ученика. Остальные никогда не осмеливались последовать примеру Тотэма, который спокойно сидел на стуле и ухмылялся, глядя на разбушевавшегося преподавателя. Очевидно, мистер Эшер опасался, что его авторитет может быть подорван подобными усмешками, и Тотэма в итоге перевели в класс «Б». Перед уходом Тотэм научил меня паре трюков, как не стушеваться перед этим «спесивым индюком», но я побоялся пустить их в ход, решив, что мне еще надо дорасти до уровня Тотэма.