Байки бывалого хирурга - Дмитрий Правдин Страница 17

Выключив свет в ординаторской, Василий Яковлевич закрыл за собой дверь, негромко позвал постовую дежурную сестру:

– Наталья Петровна, возьмите, пожалуйста, истории болезней.

– Вы все никак не можете уйти домой, – посетовала дежурная сестра, пожилая приятная женщина в тщательно выглаженном халате и колпаке, – трое суток в больнице. Как вы выдерживаете?

– Кому-то надо, – улыбнулся хирург, передавая ей увесистую бумажную пачку. – Как там послеоперационные?

– Василий Яковлевич, вы же десять минут назад их лично осматривали, – расширила от удивления глаза медсестра, принимая от едва державшегося на ногах доктора документы.

– Ой, точно, – хлопнул себя по лбу Орлов и еще раз улыбнулся, – забыл с недосыпу.

– Забыл, – буркнула себе под нос Наталья Петровна, – вы каждые двадцать минут их ходили смотреть.

– Забыл, ой, забыл. Надо идти спать. Все, я зайду прямо сейчас на «скорую» – пускай везут до дома, а то сам, чувствую, не дойду.

– Зайдите, Василий Яковлевич, Конечно, они вас отвезут…

– Ты где шлялся?! – с порога обрушилась на Орлова супруга. По ее разгневанному виду он понял, что назревает скандал. На ее симпатичном, но злом лице блуждала целая гамма противоречивых чувств.

– Я не шлялся, как ты выразилась, а работал, – почти не сопротивляясь, ответил Василий Яковлевич.

– Трое суток работал?! – не унималась жена. – По бабам, поди, шлялся?

– Виля, по каким бабам? Окстись! Не знаешь, кем твой муж работает?

– Я-то знаю, кем мой муж работает, а вот ты знаешь, что дома происходит?

– Послушай, Виолетта, твое это сидение дома явно не идет на пользу. Вышла бы уже поработала, а то от скуки у тебя скоро галлюцинации начнутся.

– Ты считаешь, что я бездельница, да? – поджала бескровные губы Виолетта. – Ты у нас один только работаешь, а я на твоей шее сижу, да?

– Виля, не начинай, я смертельно устал и хочу спать.

– Устал он. Все ясно: нагулялся на стороне, а семья по боку.

– Виля! Перестань! Пожалуйста! Ну как ты можешь так про меня говорить?!

– Могу, – сжала губы жена, и на ее глазах навернулись невольные слезы.

– В конце концов, ты могла бы позвонить, – растерялся Василий Яковлевич, он абсолютно не выносил женских слез, особенно своей супруги.

– Вася, ты забыл, что у нас телефон уже вторую неделю как отключили за неуплату.

– Да, да, – закивал он в ответ, пытаясь, стоя на одной ноге, в глубине прихожей, снять с другой прилипший к ноге туфель.

– На табуретку сядь уже, – тяжко так вздохнула Виолетта, незаметно смахнув слезы кончиком носового платка, и быстро принесла мужу с кухни табурет.

– Зачем она так на меня? – устало подумал Орлов, бухнувшись на табурет. – Ведь она на самом деле добрая.

Тут он вспомнил как в позапрошлые выходные они всем семейством отправились в гости к Платовым. Как по дороге возле городского рынка, гудевшего словно растревоженный улей из-за обилия желающих что-то купить и тех, кто пытался им что-то продать, они встретили необычайно некрасивую девушку. Можно сказать, страшненькую: молодая девчонка имела длинный острый нос, нависавший над верхней губой, маленькую, скошенную нижнюю челюсть. Когда она смеялась, обнажая крупные, как у лошади зубы, они плотным частоколом нависали над нижней губой. А ее большие, сильно оттопыренные уши не могли скрыть жидкие русые волосики на голове, наверное, специально давно не стриженые. Девушка шла рядом с приятной наружности парнем, который ей что-то взахлеб рассказывал, а она в ответ смеялась громким, озорным смехом. Причем проделывала она это настолько естественно, что вылезшие из-под верхней губы зубы ничуть не портили ее в этот момент.

Девушке было так хорошо, и она так искренне выражала свое веселье, что сразу привлекла внимание маленькой дочери Орловых – Машеньки. Девочке через месяц должно было исполниться четыре годика и поэтому она, как и все дети в этом возрасте, отличалась повышенной впечатлительностью и любознательностью.

– Мама! Папа! – тоненьким голоском закричала Машенька, попеременно дергая родителей, которые в этот момент вели ее между собой, держа за ручки. – Смотрите, смотрите, какая страшная тетя идет! Фу-у! Она на Буратино похожа! Только у нее нос еще длиньше, до самой нижней губы достает!

– Маша, ты что такое говоришь? – смутился Василий Яковлевич, осознав, что некрасивая девушка тоже слышала дочкину фразу, обращенную к ней, стараясь поскорее отвести Машеньку подальше от густо покрасневшей тети.

– А что я такого сказала? – растерялась Машенька, с удивлением посмотрев на недовольного отца. – Если она, правда, похожа на Буратино. Но Буратино мальчик, ему можно иметь длинный нос. А тут тетенька. Фу-у.

– Понимаешь, Машенька, нельзя так о людях вслух говорить, – попытался объяснить ей отец, когда они отошли на приличное расстояние от обиженной девушки и остановились под развесистой липой, скрывшей их от посторонних глаз своей шелестящей на ветру изумрудной кроной, – ты этим самым очень обижаешь людей. Да, у человека может быть какой-то дефект внешности, которого он очень стесняется. И обсуждать это при всех, а уж тем более, кричать на всю улицу, является верхом неприличия. Ты уже большая девочка и должна все прекрасно понимать.

– Папа, – девочка вырвала свою руку из руки отца, – ты называешь это дефектом?! Но она же на самом деле похожа на Буратино. Мы же с тобой вместе недавно мультик про него смотрели.

– Машенька, – снова попытался объяснить, что она не права, Василий Яковлевич, но тут его прервала Виолетта.

– Маша, если я еще раз такое услышу, то дам тебе по губам, – грозно сказала мама и приосанилась. – Папа абсолютно прав: так нельзя говорить.

– Буратино! Буратино! Буратино! – с вызовом закричала девочка, вырвав и из маминой руки свою ладошку и недовольно топнув ножкой по пыльной дороге, подняв кверху небольшое серое облако. Жидковатые русые косички с вплетенными огромной величины розовыми бантами потешно запрыгали на ее маленькой головке, как бы дополняя детское недовольство.

Виолетта схватила ее за плечо, развернула к себе и не сильно шлепнула ее двумя пальцами по губам. Девочка вначале заплакала, затем зарыдала, а после и вовсе пустилась в откровенный трагический плач с потрясыванием головки и струящимися ручьями горькими слезами, неудержимым потоком, хлынувшим из обоих глазиков на раскрасневшиеся пухленькие щечки. Ошарашенный и потерявший дар речи Орлов ринулся успокаивать девочку, бросая в сторону жены строгий взгляд. Виолетта, не глядя на них, насупилась и отошла в сторону. Настроение у всех оказалось безнадежно испорченным, и Орловы молча вернулись домой. Отец нес хныкающую и брыкающуюся Машеньку на руках. После пришлось долго извиняться перед гостеприимными Платовыми…

– Мама, ты зачем меня по губкам ударила? – уже дома спросила у Виолетты Машенька, когда высохли слезики, закончились силы, и пропало желание дальше продолжать истерику.