Могло быть и хуже. Истории знаменитых пациентов и их горе-врачей - Йорг Циттлау Страница 12

Когда 9 марта 1888 года император Вильгельм I покинул этот мир, ему был ни много ни мало девяносто один год. Лета Мафусаиловы не только по тогдашним меркам; императору самому едва верилось, что он так долго живет. Ведь с момента его вступления на прусский престол в 1861 году на него четырежды покушались. Последняя попытка случилась всего за пять лет до описываемого момента, когда только ливень помешал предназначенной для него бомбе взорваться. Но особенных болезней в жизни императора не было. Народ любил его, потому что он и духом и телом своим был подобен германскому дубу: узловатый, закаленный, зрящий в корень. Настоящий пруссак.

Согласно логике наследственности и семейственности, его сын и престолонаследник Фридрих III должен был быть человеком такого же крепкого во всех смыслах сложения. Ведь и жена Вильгельма, Августа, скоро собиралась перешагнуть восьмой десяток. Правда, после удара она была прикована к инвалидной коляске, но это не мешало ей исполнять свои монаршие обязанности. Но Фридриху «безжалостное» здоровье его родителей изменило. И когда 9 марта 1888 года он унаследовал трон своего отца, он уже был смертельно больным человеком. Ему оставалось всего девяносто девять дней — слишком мало, чтобы всерьез заняться политикой. И виной тому были его врачи.

История болезни Фридриха началась в январе 1887 года. Ему было пятьдесят пять, а он все еще оставался кронпринцем, причем сразу и Пруссии, и всей Германии. В соседней Австрии его ровесник Франц Иосиф уже давно был императором и находился на вершине своего могущества. У Фридриха была нелегкая судьба — и вот в нее вплелся еще и тяжелый недуг. Окружение принца сначала не придавало значения неотступно преследовавшему его кашлю. Вполне логично было думать, что он просто-напросто простудился. Ведь во время недавнего празднования восьмидесятилетнего юбилея военной службы старого Вильгельма они с отцом провели несколько часов на морозе, принимая парад.

Но и два месяца спустя кашель его не оставил. По этой причине 6 марта в императорскую резиденцию в Потсдаме был вызван профессор Карл Герхардт. Это был главный врач центральной берлинской больницы; он немедленно обследовал гортань пациента ларингоскопом. Заключение было следующим: голосовые связки принца раздражены, и на правой заметен нарост. По мнению врача, это и было причиной кашля, мучившего Фридриха. В качестве способа лечения врач избрал гальванокаустику. Сперва предполагалось произвести кокаиновое обезболивание (кокаин был только что открыт, и его использовали как панацею), после чего нарост следовало выжечь раскаленной проволочной петлей. Крайне неприятная процедура, которая должна была повторяться заново в течение следующих нескольких недель. На протяжении этого времени Фридриха можно было понять только тогда, когда он говорил шепотом — необычный опыт для человека, воспитанного в атмосфере прусской муштры.

В общем же и целом, гальванокаустика не привела ни к каким положительным результатам. Зато появились затруднения при глотании пищи. Разочарованный Фридрих отправился на курорт Эмс, чтобы там, среди гор и холмов, наконец выздороветь. Но и это не помогло.

Растерянный профессор Герхардт обратился за помощью к своему коллеге, известному специалисту по раковым заболеваниям Эрнсту фон Бергману. Прозвучал его диагноз: рак гортани.

Пациенту нужна была операция, чтобы удалить злокачественное образование. Врач добавил, что такие вмешательства — обычное дело. Но лейб-медики императорской фамилии и знать не хотели об этом «обычном деле». Они постановили узнать мнение по этому вопросу английского специалиста, доктора Морелла Макензи. Скорее всего, эта идея появилась не случайно. Ведь тещей Фридриха была английская королева Виктория, а она имела серьезные опасения относительно качества немецкой медицины. Думается, что инициатива отправления в Потсдам английского врача принадлежит именно ей.

Сэр Макензи был, как сейчас выразились бы, преуспевающим врачом. Он заработал свою славу не выдающимися исследованиями и не значительными успехами в диагностике и лечении, а тем, что пациентами его были знаменитости своего времени. Он был умен и речист, но также высокомерен и весьма бездарен. Дворяне и прочие тогдашние знаменитости с радостью допускали его в свой круг общения и обращались с ним как с поп-звездой. Его годовой доход составлял 12 тысяч фунтов, что в переводе на современные деньги составляет около двух миллионов евро. С другой стороны, Макензи лечил неимущих учителей, певцов, актеров и поденщиков, не требуя за это никаких денег, а кроме того, поддерживал знаменитое движение суфражисток. «Он питал глубокую симпатию ко всем приобретшим известность женщинам и очень непредвзято судил об их публичной жизни», — рассказывала позже его дочь Этель. В то время это было настолько же необычно, насколько и смело. Макензи был блестящей личностью в истинном смысле этого слова. Он хотел блистать всегда и везде, даже там, где и вовсе не было никакого блеска.

Когда 20 мая 1887 года он должен был объявить диагноз Фридриха, его немецкие коллеги не сомневались, что он подтвердит рак и необходимость операции. Но этого удовольствия он им не доставил. Он поразил всех заявлением, что считает опухоль принца доброкачественной, и предложил сначала сделать микроскопический анализ проб тканей, прежде чем — может быть, опрометчиво — брать в руки скальпель. Немецкие врачи были озадачены до невозможности, но сделали так, как предписывал их английский коллега. Он же был корифеем в вопросах заболеваний гортани и, кроме того, протеже августейшей тещи принца. Итак, проба тканей из гортани принца была направлена в центральную берлинскую больницу к профессору Рудольфу Вирхову, известному патологу, в честь которого в Германии названо так много улиц и площадей. Уже через два дня появился результат исследования: Вирхов также не мог подтвердить злокачественность опухоли. Он полагал, что скорее речь идет о бородавчатом наросте на голосовых связках, так называемом pachydermia laryngis (понятие, которое он сам ввел в употребление несколькими годами ранее).

До сих пор вызывает споры, что привело столь известного профессионала к такому ошибочному диагнозу, ибо то, что оценка его не соответствовала истине, позже было установлено со всей неумолимой ясностью. Возможным объяснением может служить предположение о том, что Макензи, пославший Вирхову пробы тканей глотки, выбрал незараженные участки органа. В этом случае Вирхова следует оправдать: он просто сделал то заключение, к которому ему позволяли прийти имевшиеся у него образцы. Другое предположение можно извлечь из политических убеждений медика. Вирхов был не только врачом, но и значительным политиком. Он слыл либералом и пламенным почитателем Фридриха, который был известен своими открытыми миру и умеренными взглядами, и многие видели в нем «надежду столетия». Диагноз «рак» значил бы для Вирхова, что источник его надежд вынужден будет отказаться от политического будущего. Вполне возможно, что именно поэтому он умолчал о диагнозе. Одним словом, он знал о раке, но не объявил о нем, чтобы не лишить принца права престолонаследования. Ибо кто мог быть уверен, что смертельно больного допустят наследовать трон?