Книга о Человеке - Кодзиро Сэридзава Страница 9

Вот почему, когда слива неожиданно заговорила со мной об обстоятельствах смерти жены, я так сильно расчувствовался и поскорее вернулся в кабинет. Но сердце не успокаивалось, я не мог приняться за работу. Сами собой в памяти всплыли письма, сбереженные женой и обнаруженные младшей дочерью в углу библиотеки. Я погрузился в горькие раздумья.

Не знаю, сколько прошло времени, но очнуться меня заставил донесшийся из-за двери робкий голос домработницы:

— Сэнсэй!..

Я открыл глаза и прислушался.

— Сэнсэй, соловей поет. Слышали?

— Нет… Наверно, его привлекли цветы сливы.

— Уселся на ветке камелии за домом. Из окна кабинета, наверно, видно.

Я поднялся и посмотрел в окно на камелию. Вероятно, благодаря тому, что в прошлом году я попросил оставить ее расти в естественном виде, ветви у нее вытянулись, листва стала густой, так что маленькой птички было не углядеть.

— Вот заливается! — воскликнула домработница.

Я пожалел, что так стар и из-за своей глухоты вряд ли смогу уловить какие-то звуки. И в ту же минуту услышал чудный голос.

Затаив дыхание, я устремил глаза туда, откуда доносилось пение. Дважды соловей рассыпался руладами, прежде чем я наконец сумел разглядеть его силуэт. Прелестная птичка! Впервые я видел соловья. Я хотел открыть окно, чтобы получше его рассмотреть, но не решился. Прошло немного времени, ветвь колыхнулась, соловей упорхнул.

Открыв дверь кабинета, я крикнул находившейся на нижнем этаже женщине:

— Соловей улетел! Может быть, он перелетел на сливу перед домом… Скажите мне, если запоет там.

— Слушаюсь.

Часа через три я спустился в гостиную обедать.

— Я была все это время начеку, — сказала домработница, — но соловей на сливе так и не появился. Чтоб в эту пору пел соловей — такая редкость! Я так обрадовалась!.. Простите, что вас потревожила.

— Напротив, это тебе спасибо. Если б ты мне не сказала, я бы не обратил внимания… Благодаря тебе я впервые увидел соловья… И голос у него чудесный… Говорят, что соловья приманивает благоухание цветущей сливы, поэтому надеюсь, он еще прилетит в наш сад.

— Вот была бы радость!

После этого разговора мы целыми днями ждали, прислушиваясь, но соловей так и не вернулся. А я про себя подумал, что соловей залетел в задний сад потому, что предпочитает дикую природу.

С того дня, как слива заговорила о моей жене, меня не оставляло беспокойство. Я вспомнил еще об одной неожиданной находке младшей дочери. Случилось это на следующий день после того, как она наткнулась в углу библиотеки на бумаги матери, укладывая в старый комод платья, которые хотела взять с собой в Судан…

А дело было так. Через несколько дней после смерти матери три дочери разделили между собой оставшуюся от нее одежду, так что комод пустовал, но когда младшая дочь решила уложить свои платья в выдвижной ящик, она заметила, что под толстой бумагой, устилавшей дно, что-то лежит. К своему удивлению, она достала четыре пакета с разложенными в них банкнотами в тысячу и десять тысяч иен. На всех свертках было написано мое имя. Дочь принесла их ко мне в кабинет.

— Папочка, — сказала она, передавая мне находку, — вы бы поостереглись хранить деньги в таком месте!

— Что это? — удивился я.

Но сколько ни ломал голову, не мог вспомнить.

Дочь объяснила, как нашла деньги, но это не помогло мне вспомнить.

— А может, это были мамины заначки? Только почему она надписала ваше имя?.. Вероятно, собиралась вернуть вам какой-то долг… Это на нее похоже.

Внезапно я вспомнил и, смеясь, сказал дочери:

— Это деньги, отложенные твоей матерью на помощь нуждающимся.

— Знала бы, что у нее такие большие благотворительные фонды, тоже бы обратилась за помощью! Жаль, теперь поздно. Как бы то ни было, это ваши деньги, поэтому спрячьте их в безопасное место.

Сказав это полушутливым тоном, дочь быстро ушла.

Прошел час, и дочь, освободившись, попросила меня, если я не занят, рассказать, что это были за «деньги для нуждающихся». Меня самого занимали мысли об этом, поэтому я охотно пустился в рассказ.

После нашего переезда в новый дом, в конце того месяца, когда младшая дочь уехала учиться во Францию, как-то за ужином жена сказала, что отныне хочет иметь свои карманные деньги.

Наш семейный бюджет был целиком в ее ведении, поэтому я не мог взять в толк, чего она хочет.

— Можешь тратить на себя сколько угодно, — ответил я. На что жена сказала, что все потраченные деньги она записывает в книгу домашних расходов, но бывают случаи, когда ей бы не хотелось указывать, на что они пошли, для того ей и нужны свои ежемесячные карманные деньги, в которых не было бы необходимости отчитываться.

— Ну, коли так, — рассмеялся я, — бери сколько хочешь и ни в чем себе не отказывай.

Жена была человеком педантичным и на протяжении всех лет день за днем вела книгу домашних расходов. Разумеется, я ни разу ее не проверил. В конце каждого месяца за обедом она в общих чертах сообщала, сколько денег потрачено. Чем больше было расходов, тем меньшую сумму она брала себе. В те месяцы, когда я получал много гонораров, ее карманные деньги также увеличивались, о чем она пунктуально мне докладывала. Все это как-то выветрилось у меня из головы.

Вспомнил, это было в шестидесятом году. Ко мне из деревни приехал младший брат Д., с которым мы виделись крайне редко. Он работал в провинциальной автомобильной компании, но был призван в армию и все четыре года, пока шла война, тянул лямку простого солдата. После войны, вернувшись на родину, не стал работать на прежнем месте, а подвизался в церкви нашего отца (она называлась Гакутодай) и в конце концов стал миссионером в Тэнри. В церкви он занимался делами молодежи, а сейчас, с верховного благословения, приступил к организации небольшого местного прихода в соседнем городке А. Его жена устроилась в этом городке завучем в школе и содержала семью, но, для того чтобы организовать новое отделение церкви, надо было, кроме прочих расходов, отсылать пожертвования в Центр Тэнри. Деньги требовались немалые. Вот он и приехал за помощью.

У меня совсем не оставалось времени до сдачи обещанной рукописи, а он так навязчиво приставал со своими просьбами, что я не выдержал и сказал напрямую:

— Я — неверующий, более того, я противник Тэнри, поэтому ни о каких пожертвованиях с моей стороны речи быть не может! Моя религиозность заканчивается на том, что, построив дом, в котором ты сейчас живешь, я отпраздновал новоселье в соответствии с принятыми обычаями… А теперь извини, я занят.

После этого я вернулся в свой кабинет.

Спустившись в столовую к обеду немного раньше обычного, я обнаружил, что брат, как ни в чем не бывало, уже опустошил миску риса и находится в веселом расположении духа.