Хлеб великанов - Мэри Вестмакотт Страница 9

— Мистер Дейр, пожалуйста, уведите свою жену. Я не могу позволить, чтобы моего пациента возбуждали и расстраивали.

Отец понимающе кивнул. Он бросил взгляд на Вернона и сказал:

— Не повезло, старик. А я вот однажды руку сломал.

Неожиданно все стало не так страшно. Другие тоже ломают руки и ноги. Отец взял мать за плечи и повел к двери, что-то тихо говоря. Она протестовала, спорила, ее голос звенел от эмоций.

— Где тебе понять? Ты не заботился о ребенке так, как я. Тут нужна мать. Как я оставлю ребенка чужому человеку? Ему нужна мать.

— …Ты не понимаешь. Я люблю его. Ничто не сравнится с материнской заботой, это тебе каждый скажет.

— Вернон, дорогой, — она вырвалась из хватки мужа и подбежала к кровати, — ты ведь хочешь, чтобы я осталась, правда? Ты хочешь мамочку?

— Я хочу Няню, — всхлипнул Вернон. — Хочу Няню.

Он имел в виду свою Няню, а не няню Френсис.

— О, — сказала мама. Она задрожала.

— Пойдем, дорогая, — мягко сказал отец. — Пошли.

Она оперлась на него, и они вышли. До Вернона донеслись слова:

— Мой собственный ребенок отворачивается от меня, идет к чужому человеку…

Няня Френсис разгладила одеяло и предложила ему попить.

— Няня скоро вернется, — сказала она. — Давай ей напишем? Ты будешь говорить мне, что надо написать.

Вернона охватило пронзительное чувство благодарности. Нашелся человек, который его по-настоящему понял…

3

Когда позже Вернон оглядывался на свое детство, этот период он всегда выделял. Так это и называлось: «Когда я сломал ногу».

Конечно, приходилось признать, что в то время случались также мелкие инциденты. Например, между матерью и доктором Коулзом произошел бурный обмен мнениями. Естественно, это было не в его комнате, но Майра так повысила голос, что он проникал через закрытую дверь. Вернон слышал негодующие восклицания: «Что значит я его расстраиваю?! Я считаю, что я обязана ухаживать за своим ребенком… Естественно, я была расстроена, я не из тех, у кого нет сердца. Посмотрите на Уолтера — ему хоть бы что».

Было также много стычек, если не сказать баталий, между Майрой и няней Френсис. Побеждала всегда Френсис, но дорогой ценой. Майра Дейр яростно ревновала к той, кого она называла «платной сиделкой». Ей приходилось подчиняться требованиям доктора Коулза, но она делала это неохотно и с откровенной грубостью, которую сестра Френсис, кажется, не замечала.

По прошествии нескольких лет Вернон уже не помнил боль и скуку, которые тогда испытывал. Он вспоминал только счастливые деньки, когда он мог играть и разговаривать, как никогда раньше. Потому что в лице няни Френсис он нашел взрослого, который не считает, что «это забавно» или «занятно». Человека, который слушает с пониманием и делает серьезные, разумные предложения. Няне Френсис он рассказал о Пуделе, Белке и Кустике, о мистере Грине и его сотне детишек. И вместо «Какая забавная игра!» няня Френсис просто спросила: эти сто детей — мальчики или девочки? Вернон никогда об этом не задумывался, и они с няней Френсис решили, что там пятьдесят мальчиков и пятьдесят девочек, что казалось справедливым.

Временами, расслабившись, он вслух играл в свои игры, и няня Френсис не обращала на это внимания и не считала чем-то необычным. С ней было так же уютно, как с Няней, но у нее было нечто более важное: дар отвечать на вопросы, и он инстинктивно чувствовал, что ответы ее правдивы. Иногда она говорила: «Я и сама не знаю», или «Спроси кого-нибудь еще. Я не так умна, чтобы объяснить». На всеведение она не претендовала.

Иногда после чая она рассказывала Вернону сказки. Сказки никогда не повторялись два дня подряд: первый день — про скверных девчонок и мальчишек, второй — про прекрасную принцессу, эти Вернону нравились больше. Особенно ему полюбилась сказка про принцессу с золотыми волосами, сидящую в башне, и про принца-бродягу в рваной зеленой шляпе. История заканчивалась в лесу — возможно, поэтому Вернон ее так любил.

Иногда у них появлялся дополнительный слушатель. Мама приходила посидеть с Верноном в первой половине дня, когда сестра Френсис отдыхала, но отец заходил после чая, как раз во время рассказа. Понемногу это вошло в привычку. Уолтер Дейр садился позади стула няни Френсис и смотрел — нет, не на сына, а на рассказчицу. Однажды Вернон увидел, как рука отца прокралась и нежно пожала запястье няни Френсис.

И тут случилось нечто удивительное. Няня Френсис встала со стула.

— Боюсь, сегодня вечером мы должны попросить вас уйти, мистер Дейр, — спокойно сказала она. — Мы с Верноном будем кое-чем заняты.

Вернон очень удивился, он не мог даже представить, что же они будут делать. Еще больше он изумился, когда отец встал и сказал тихим голосом:

— Простите.

Няня Френсис слегка кивнула, но продолжала стоять. Она упорно смотрела в глаза Уолтеру Дейру. Он тихо сказал:

— Поверьте, я действительно очень сожалею. Вы позволите мне прийти завтра?

После этого незаметно для Вернона отец сменил свои привычки. Он уже не садился так близко к няне Френсис. Он больше разговаривал с Верноном, и, случалось, они втроем играли в «старую деву» [8], Вернон обожал эту игру. Эти вечера были счастливыми для всех троих.

Однажды, когда няня Френсис вышла, Уолтер Дейр отрывисто спросил:

— Тебе нравится няня, Вернон?

— Няня Френсис? Да, очень. А тебе, папа?

— Да, — сказал Уолтер Дейр, — мне тоже.

Вернон расслышал грусть в его голосе.

— Что-то случилось, папа?

— То, чего не поправишь. Если лошадь перед финишем сворачивает влево, вряд ли у нее будет хорошая жизнь, и ничуть не легче оттого, что лошадь сама виновата. Но это для тебя китайская грамота, старина. Радуйся, пока няня Френсис с тобой. Такие, как она, на дороге не валяются.

Тут пришла няня Френсис, и они стали играть в «энимал грэб» [9].

Но слова Уолтера Дейра засели в голове Вернона. На следующий день он прицепился к няне Френсис.

— Ты у нас всегда будешь?

— Нет. Только пока ты не поправишься.

— Почему бы тебе не остаться навсегда? Я бы хотел.

— Видишь ли, это не моя работа. Моя работа — выхаживать больных.

— Тебе это нравится?

— Да, очень.

— Почему?

— Ну, знаешь, у каждого есть такое особое дело, которое он любит делать и оно у него получается.

— У мамы нет.