Мантикора - Робертсон Дэвис Страница 9

— Собственнически?

— Возможно. Конечно, меня злило, что Дениза твердо вознамерилась командовать и все делать на свой лад. В особенности еще и потому злило, что этот ее лад был таким дурацким и показным. Меня по-прежнему бесила идиотская идея выгравировать на гробу геральдические каракули, которые не принадлежали и не могли принадлежать нам, которые мой отец отверг по собственной воле после долгого обдумывания. Хочу, чтобы у вас не осталось на этот счет никаких сомнений: я ничего не имею против геральдики, и если у людей есть законные гербы, пусть себе пользуются ими как угодно, однако герб Стонтонов нам не принадлежал. Хотите знать почему?

— Лучше позднее. Мы еще вернемся к этому. Пока рассказывайте дальше о похоронах.

— Хорошо. Бисти взял на себя труд встречаться с газетчиками, но у него это перехватила Дениза, которая приготовила биографический пресс-релиз. Глупость, конечно, потому что у газет все эти сведения уже были. Но одного она достигла, и это привело меня в ярость: моя мать фигурировала там лишь единожды, когда упоминался «первый брак с Леолой Крюкшанкс, скончавшейся в 1942 году». Ее девичья фамилия — Крукшанк, а не Крюкшанкс, и она была женой моего отца с 1924 года, матерью его детей и милой, грустной, несчастной женщиной. Денизе все это было прекрасно известно, и ничто не убедит меня в том, что ошибка была случайной. И, конечно же, Дениза приплела упоминание о собственной несчастной дочери Лорене, которая никакого отношения к семье Стонтонов не имела — абсолютно никакого.

Когда должны состояться похороны? Это был вопрос вопросов. Я стоял за то, чтобы похоронить отца как можно скорее, но полиция не отдавала тело до вечера понедельника, и даже это повлекло кое-какие хлопоты. Дениза же что есть сил старалась оттянуть церемонию, дабы организовать свои полугосударственные похороны и собрать всех важных персон, которых ей удастся затащить. В итоге сговорились на четверге.

А где его похоронить? Уж конечно, не в Дептфорде, где он родился, хотя его родители, люди предусмотрительные, давным-давно приобрели на кладбище участок на шесть захоронений, а в итоге оказались единственными его обитателями. Но Дептфорд не устраивал Денизу, поэтому участок нужно было покупать в Торонто.

Вы когда-нибудь покупали участок на кладбище? Это мало чем отличается от покупки дома. Сначала они показывают вам бедную часть кладбища, где вы видите все эти иностранные надгробия с фотографиями под пластиком, и надписи на непонятных языках, странным алфавитом, и свечные огарки, лежащие на траве, и сердце у вас разрывается от боли. Вы задаете себе вопрос: вот это и есть смерть? Как убого! Потому что, знаете ли, проявляются ваши далеко не лучшие качества. Вы чертов сноб. На похоронах еще и не то о себе узнаешь. Вы себе десятки лет говорили, что происходящее с трупом не имеет ровно никакого значения, а когда в нетрезвой компании разговор переходил на вечные темы, вы твердили, что вот у евреев все по делу и ничего лучше, чем скорые, самые дешевые похороны, не придумаешь, да и с философской точки зрения это самое пристойное. Но когда вы оказываетесь на кладбище, все выглядит иначе. И люди, работающие на кладбище, знают это. Поэтому вы переходите с участков для рабочего класса и эмигрантов дальше, и вроде все куда симпатичней, однако надгробия стоят слишком тесно, а надписи сделаны плохой прозой, и у вас даже возникает предчувствие, что где-нибудь рядом с «До встречи в Судный день» или «В руки Господа» вы прочтете на камнях что-нибудь юмористическое: «Не принимай близко к сердцу» или «Нагулялся». Вы идете еще дальше, и на душе у вас делается полегче — участки здесь крупнее, скученности нет, надгробия более презентабельные и, самое главное, фамилии на них вам знакомы. Ведь не хочется же, когда настанет Воскресение, по пути к трону Господню расталкивать локтями толпу каких-то незнакомцев. Вот тут-то и заключаются сделки.

Кстати, вы в курсе, что у могилы должен быть владелец? Но не тот, кто в ней лежит. Я — владелец могилы моего отца. Странная идея.

— Кто владеет могилой вашей матери? И почему ваш отец не был похоронен рядом с нею?

— Я владею ее могилой, потому что унаследовал ее от отца. Вообще-то это единственная недвижимость, которую он мне оставил. А поскольку она умерла во время войны, когда мой отец был за границей, похороны пришлось организовывать одному другу семейства, и тот купил только одну могилу. Неплохую, но одиночную. Мама лежит в такой же благородной части кладбища, как и мой отец, но вдали от него. Как и в жизни.

Во вторник к вечеру похоронная контора закончила свою работу, и гроб был перевезен в его дом и установлен в углу гостиной, а нас всех пригласили взглянуть. Нелегкая это, конечно, работа, потому что гробовщику — или по крайней мере бальзамировщику — нужно быть своего рода художником, а если кто-то умирает насильственной смертью, то для бальзамировщика это настоящая проверка профессионализма — привести покойника в божеский вид. Должен отдать им справедливость — они хорошо поработали над отцом, и хотя было бы глупо утверждать, что он был похож на себя, однако и утопленником он не выглядел. Но вы знаете, как это бывает: очень живой, подвижный как ртуть человек с переменчивым не только выражением, но и цветом лица становится не похож на себя под искусно вылепленной матовой маской невозмутимого спокойствия. Мне многих приходилось видеть в гробу, и всегда чудилось, что их заколдовал какой-то злой волшебник, и они слышат, что происходит, и заговорили бы, если б только чары удалось разрушить. Но как бы то ни было, отец лежал там, и кто-то должен был сказать слова благодарности в адрес похоронной конторы, и эти слова сказал Бисти. Я каждый раз удивлялся тому, как умело он действовал в той ситуации — ведь мы с отцом были уверены, что он не знает ничего, кроме своего биржевого бизнеса. Остальные усиленно изображали должную серьезность; точно так же за несколько лет до этого мы собрались, чтобы с должным удовлетворением оглядеть свадебный торт Каролины; в обоих случаях все фактически сводилось к тому, чтобы сделать приятное людям, приложившим свой труд.

В тот вечер начались визиты. «Отдать дань уважения» — так это называется по-старомодному. Бисти, Каролина и я томились в гостиной и приглушенными голосами беседовали с посетителями. «Как это любезно с вашей стороны… Да, это такое потрясение… Вы чрезвычайно добры…» Много всего в таком вот духе. Начальство из компании моего отца, «Альфа Корпорейшн», блюло этикет. Менее важные фигуры из «Альфы» следили, чтобы все расписались в книге. Специально выделенный для этого секретарь регистрировал телеграммы и каблограммы, а другой — вел запись цветов.

Ах уж эти цветы! Или, как почти все требовали их называть, «цветочные подношения». Поскольку на дворе стоял ноябрь, флористы располагали одними только хризантемами, ну, почти, и хризантем нанесли просто море. Но, конечно же, истинно богатые должны были выражать свое соболезнование розами, поскольку в это время года они особенно дороги. В этом плане у богатых жизнь не сахар; они обязаны присылать лучшее, даже если терпеть не могут цветов, которые в настоящий момент дороги, иначе кто-нибудь да обвинит их в скупости. Дениза где-то слышала о гробе, который был целиком покрыт слоем роз, и пожелала организовать такое же цветочное подношение от своего имени. Но Каролина убедила ее, что можно обойтись приличным букетом белых цветов. Хотя на самом деле «убедила» не то слово. Каролина поведала мне, что в конце концов была вынуждена сказать Денизе: «Вы что, хотите, чтобы мы выглядели как Медичи?» — и это ее проняло, поскольку Дениза никогда не слышала, чтобы о Медичи хорошо отзывались.