Прах Анджелы - Фрэнк МакКорт Страница 8

Минни говорит, до чего же мило, когда мужчина так обожает свою маленькую дочку, но кто же не обожает Маргарет?

Все обожают.

* * *

Близнецы научились стоять и ходить, и теперь с ними без конца что-нибудь случается. Они все время писают и какают, и от этого у них красные попки. Еще тащут в рот всякую гадость: бумажки, перышки, шнурки, а потом их тошнит. Мама говорит, что скоро сойдет с ума со всеми нами. Она одевает близнецов, усаживает в коляску, и мы с Мэйлахи везем их на площадку. Стало тепло, на деревьях по всей Классон-авеню распустились зеленые листочки.

Мы носимся с коляской по площадке, и близнецы сначала хохочут и агукают, а потом принимаются плакать от голода. В коляске лежат бутылочки со сладкой водой, на какое-то время она их успокаивает, но потом снова начинается рев. Я не знаю, что делать — они еще такие маленькие. Вот бы у меня была всякая еда, тогда я бы накормил их и они опять бы смеялись и агукали. Близнецы любят мамино пюре — она растирает в кастрюльке хлеб с молоком, водой и сахаром, у нее это называется «хлебный пудинг».

Если привезти близнецов домой, мама наругает, что отдохнуть не даю или что бужу Маргарет. Нам велено играть на площадке, пока не позовут из окна. Я корчу рожицы, чтоб успокоить близнецов. Кладу себе на голову бумажку и роняю ее, близнецы хохочут. Я подкатываю коляску к Мэйлахи, который играет на качелях с Фредди Лейбовицем. Мэйлахи рассказывает Фредди о том, как Сетанта стал Кухулином. Я требую, чтобы он перестал — это же моя сказка, но он не слушается. Я толкаю его, и он принимается реветь.

— А-а-а, я все маме расскажу.

Фредди толкает меня, в глазах у меня темнеет, я набрасываюсь на него, молочу кулаками и коленками, пинаю ногами.

— Перестань, перестань! — кричит он.

А я не перестаю, потому что не могу и не знаю как, — если я перестану, Мэйлахи совсем заберет у меня сказку. Фредди отпихивает меня и убегает с воплями:

— Меня Фрэнки убивает! Меня Фрэнки убивает!

Я не знаю, что делать, я же никого раньше не убивал, а теперь еще Мэйлахи рыдает:

— Не убивай меня, Фрэнки!

А вид у него такой беспомощный, что я обнимаю его и помогаю слезть с качелей.

— Не буду рассказывать твою сказку, — обнимает он меня в ответ. — Не буду рассказывать Фредди про Ку-ку.

Все это смешно, но я не смеюсь: близнецы ревут в коляске, на площадке темно, а что толку корчить рожицы и ронять бумажки с головы, если все равно ничего не видно?

В лавке итальянца через дорогу лежат бананы, яблоки, апельсины. Близнецы едят бананы. Мэйлахи любит бананы, да я и сам люблю. Но нужны деньги, итальянцы не дадут бананы за просто так, особенно Маккортам, которые и так уже в должниках.

Мама все время твердит мне, чтобы мы никуда не уходили с площадки, но что делать с близнецами, они же воют от голода! Я говорю Мэйлахи, что сейчас вернусь. Оглядевшись по сторонам, хватаю связку бананов, припускаю по Миртль-авеню и, оббежав квартал, возвращаюсь на площадку с другой стороны через дырку в заборе. Мы закатываем коляску в темный угол и чистим бананы для близнецов. Бананов пять, и у нас настоящий пир. Близнецы пускают слюни, жуют бананы, размазывают их по лицу, волосам, одежде. Ну вот, теперь мама спросит, почему близнецы в бананах изгваздались и где я их взял. Нельзя ей рассказывать про лавку итальянца. Скажу, что один дядя дал. Да, точно. Один дядя.

И тут происходит нечто странное. К калитке подходит какой-то человек и зовет меня. Боже мой, это же он, итальянец!

— Эй, сынок, поди-ка сюда. Да-да, ты.

Я плетусь к нему.

— Это ведь у тебя два братика-близнеца?

— Да, сэр.

— Вот тебе кулек фруктов. Бери, а то все равно на выброс пойдут. Яблоки тут, апельсины, бананы. Ты же любишь бананы, да? Точно любишь, я знаю, хе-хе. Ну, бери скорей. Мама у тебя хорошая. Что, опять отец, да? Ох, знаю, знаю, беда с ним эта ирландская. Дай бананчиков близнецам, а то их на всю улицу слыхать.

— Спасибо, сэр.

— Господи, культурный-то какой. И в кого же?

— Папа велел всегда спасибо говорить, сэр.

— Папа? Надо же.

* * *

Папа сидит за кухонным столом, читает газету. Говорит, что президент Рузвельт — хороший человек и скоро у всех в Америке будет работа. Мама сидит напротив, кормит Маргарет из бутылочки. Взгляд у нее какой-то строгий, и я пугаюсь.

— Откуда у тебя фрукты?

— Дядя дал.

— Какой дядя?

— Итальянец.

— Ты их украл?

— Дядя, — говорит Мэйлахи. — Дядя дал Фрэнки кулек.

— А что ты Фредди Лейбовицу сделал? Его мама приходила. Милая такая женщина. Не знаю, что б мы делали без нее и без Минни Макэдори. А ты бьешь бедного Фредди.

— Он не бил, не бил, — подскакивает Мэйлахи. — Он не хотел убивать Фредди. И меня не хотел убивать.

— Тише, Мэйлахи, — говорит папа. — Иди сюда. — Он берет Мэйлахи к себе на колени.

— Иди к соседям, извинись перед Фредди, — велит мама.

— Хочешь извиниться перед Фредди? — спрашивает папа.

— Не хочу.

Родители переглядываются.

— Фредди — хороший мальчик, — говорит папа. — Он не обижал твоего братика, просто на качелях качал, разве нет?

— Он хотел украсть у меня сказку про Кухулина.

— Да не нужна Фредди твоя сказка. У него своих куча. Он еврей.

— А кто такой еврей?

— Евреи… евреи… ну, это люди, у которых свои сказки, — смеется папа. — Им не нужен Кухулин. У них Моисей есть. И Самсон.

— А кто такой Самсон?

Вот пойдешь к соседям, извинишься, тогда расскажу. Хотя Фредди и сам тебе расскажет, если попросишь. Главное, извинись сначала, ладно?

Малышка на руках у мамы хнычет, и папа тут же вскакивает с места, роняя Мэйлахи на пол.

— Чего это она?

— Да ничего, — отвечает мама. — Ест просто. Что ты какой нервный?

* * *

Они принимаются обсуждать Маргарет. Про меня все забыли, ну и ладно. Я иду к соседям: надо спросить Фредди про Самсона, узнать, сильнее он Кухулина или нет, и убедиться, что у Фредди и правда есть своя сказка и он не будет красть мою. Мэйлахи просится со мной — папа встал и на коленях больше не посидишь.

— А, Фрэнки, заходи, заходи, — говорит миссис Лейбовиц. — И малыш Мэйлахи тут. Скажи-ка, Фрэнки, что это ты с Фредди хотел сделать? Убить, что ли? Фредди — хороший мальчик. Книжки читает. Радио слушает с папой. Братишку твоего на качелях качает. А ты — убивать. Ох, Фрэнки, Фрэнки. А еще твоя бедняжка мать, и малышка болеет.

— Она не болеет, миссис Лейбовиц.