Одиннадцать видов одиночества - Ричард Йейтс Страница 8

Завтра утром, «ни свет ни заря», как сказала бы ее мать, Грейс должна встретиться с Ральфом на Пенсильванском вокзале. Оттуда они поедут к ней домой. Приедут около часа, на станции их встретят родители. «Рад тебя видеть, Ральф!» — скажет отец, а мать, наверное, чмокнет его в щеку. Грейс наполнило теплое, домашнее чувство любви: уж они-то не назвали бы его «белым червяком»; у них не было никаких ожиданий относительно выпускников Принстонского университета, вообще «интересных» мужчин и прочих других, на которых зациклилась Марта. Потом отец, может быть, пригласит Ральфа куда-нибудь выпить пива, покажет ему бумажную фабрику, на которой работает (и, кстати, Ральф тоже не позволит себе никакого высокомерия в отношении человека, который работает на бумажной фабрике). Ну а вечером из Нью-Йорка приедут родные и друзья Ральфа.

Вечером у Грейс будет время, чтобы спокойно поболтать с мамой, а наутро, «ни свет ни заря» (когда она представила себе счастливую улыбку на простом мамином лице, в глазах сразу защипало), они начнут одеваться к венчанию. Затем церемония в церкви, затем прием (не напьется ли отец? не будет ли Мюриель Кетчел дуться, что ее не попросили быть подружкой невесты?) и, наконец, поезд в Атлантик-Сити и ночь в отеле. О том, что будет после отеля, Грейс не имела ни малейшего представления. Дверь за нею захлопнется, и наступит мертвая, нездешняя тишина, вывести из которой ее сможет один только Ральф, и больше никто.

— Ну что же, Грейс, — проговорил мистер Этвуд, — я хочу пожелать тебе всего наилучшего.

Он стоял возле ее рабочего стола, уже в шляпе и пальто, а со всех сторон доносился стук и скрип отодвигаемых стульев: значит, уже пять часов.

— Спасибо, мистер Этвуд.

Встав из-за стола, она вдруг обнаружила, что девушки дружно обступили ее со всех сторон, суматошно прощаясь.

— Огромного тебе счастья, Грейс!

— Грейс, пришлешь открыточку? Из Атлантик-Сити?

— Прощай, Грейс!

— Пока, Грейс, и слушай, всего тебе самого доброго!

Наконец она со всеми распрощалась, вышла из лифта, из здания — и поспешила по многолюдным улицам ко входу в метро.

Дома она застала Марту в дверях маленькой кухни. Подруга выглядела очень изысканно в новом пышном платье.

— Привет, Грейс! Тебя сегодня, наверное, живьем съели?

— Нет, что ты, — проговорила Грейс, — все вели себя очень… мило.

Она села, совершенно без сил; цветы и конфетницу положила тут же, на стол. И вдруг заметила, что в квартире очень чисто: пол выметен, пыль вытерта, — а на кухоньке явно готовится ужин.

— Ого! Вот это красота, — сказала она. — Зачем ты?

— Да ладно, все равно я сегодня рано пришла домой, — ответила Марта. Потом улыбнулась и вдруг как будто смутилась. Грейс редко доводилось видеть Марту смущенной. — Я просто подумала, что было бы неплохо, если бы здесь все выглядело прилично — для разнообразия. Все-таки Ральф ведь придет.

— Что ж, — проговорила Грейс, — это очень, очень мило с твоей стороны.

Тут Марта еще раз удивила подругу своим видом: теперь впечатление было такое, что ей неловко. Она вертела в руках жирную кухонную лопатку, стараясь при этом не запачкать платье и внимательно ее рассматривая, будто собираясь начать какой-то трудный разговор.

— Слушай, Грейс, — решилась она наконец, — ты ведь понимаешь, почему я не могу прийти на свадьбу?

— Ну конечно, — ответила Грейс, хотя на самом деле не совсем понимала. Вроде как Марте нужно было съездить в Гарвард, чтобы попрощаться с братом, который уходит в армию, но эта история сразу прозвучала неправдоподобно.

— Просто мне бы очень не хотелось, чтобы ты думала, будто я… В общем, я очень рада, если ты действительно понимаешь. Но гораздо важнее другое.

— Что?

— В общем, мне очень жаль, что я говорила про Ральфа всякие гадости. Я не имела права так с тобой разговаривать. Он очень даже милый мальчик, и я… В общем, я просто хочу извиниться, вот и все.

С трудом сдерживая охватившие ее чувства благодарности и облегчения, Грейс проговорила:

— Ну что ты, Марта, ничего страшного, я…

— Еда горит! — И Марта метнулась на кухню. — Нет, вроде ничего! — крикнула она оттуда. — Есть можно.

Когда она стала накрывать на стол, к ней уже вернулось прежнее самообладание.

— Поем и побегу, — заявила она, садясь за ужин. — У меня поезд через сорок минут.

— А я думала, ты завтра поедешь.

— Я и собиралась, — подтвердила Марта, — но решила ехать сегодня. Дело в том, что… Знаешь, Грейс, у меня есть еще одна — если тебе не надоели мои извинения, — есть еще одна причина чувствовать себя виноватой: я ведь ни разу не дала вам с Ральфом возможности побыть здесь наедине. Так что сегодня я исчезаю. — Немного помявшись, она добавила: — Давай договоримся, это мой свадебный подарок.

Она улыбнулась, на сей раз уже не застенчиво, а в своей обычной манере: бросила быстрый многозначительный взгляд — и тут же загадочно отвела глаза. Отношение Грейс к этой улыбке, которую она давно мысленно именовала «изысканной», прошло в свое время стадии недоверия, замешательства, благоговения и старательного подражания.

— Что ж, очень мило с твоей стороны, — сказала Грейс, но на самом деле в тот момент так до конца и не поняла, о чем именно идет речь.

Лишь после того, как ужин был съеден, а посуда вымыта и Марта ушла на вокзал, окруженная вихрем косметики, багажных сумок и торопливых прощаний, — лишь после этого Грейс начала понемногу догадываться о смысле подарка.

Она долго и со вкусом принимала ванну, потом долго вытиралась, вертясь перед зеркалом, исполненная прежде неведомого тихого возбуждения. В своей комнате она извлекла из белой коробки, на вид дорогой, и из шуршащей оберточной бумаги кое-что из приданого: полупрозрачную ночную сорочку из белого нейлона и такой же пеньюар, — надела их и вернулась к зеркалу. Она еще никогда ничего подобного не надевала и ничего подобного не ощущала, и при мысли о том, что Ральф увидит ее такой, она метнулась на кухню, налить себе стаканчик сухого хереса, который Марта берегла для коктейльных вечеринок. Затем Грейс потушила везде свет, оставив только одну лампу, со стаканом в руках опустилась на диван и, устроившись поудобнее, стала ждать Ральфа. Спустя некоторое время она встала, принесла бутылку хереса и поставила на кофейный столик, на поднос, вместе со вторым стаканом.

Ральф покинул контору немного расстроенным. Он как будто ждал большего от пятницы накануне свадьбы. Премия оказалась вполне приличной (хотя втайне он рассчитывал получить в два раза больше), а за обедом парни купили ему выпить и шутили, как и положено («Да брось, Ральф, не переживай так, могло быть и хуже»), но все равно хотелось настоящего праздника. И чтобы там были не только парни из конторы, но и Эдди, и все его друзья. Вместо этого ему предстояло просто встретиться с Эдди в «Белой розе», как и каждый божий день, потом поехать домой, взять у Эдди чемодан, поесть, а потом снова тащиться на Манхэттен только для того, чтобы час-другой провести с Грейс. Когда Ральф вошел в бар, Эдди там не было, и одиночество кольнуло еще острее. Он угрюмо тянул пиво и ждал.