Итан Фром - Эдит Уортон Страница 8

— Нед Хейл растяпа, он и править толком не умеет. Вот я, например, могу тебя с этой горы так скатить, что любо-дорого будет смотреть!

Он и сам чувствовал, что расхвастался не хуже Денниса Иди, но его не покидало настроение беспечной веселости; к тому же слова Мэтти, сказанные о женихе и невесте— «Они сейчас такие счастливые!» — прозвучали для него так, словно она думала о нем и о себе.

— Все равно это дерево очень опасно стоит. Надо было давно его срубить, — не уступала Мэтти.

— И ты побоялась бы съехать? Со мной?

— Я же сказала — я ничего не боюсь! — неожиданно равнодушно бросила Мэтти и тут же быстро пошла вперед.

Эти моментальные смены настроений, хорошо знакомые Итану, повергали его то в восторг, то в смятение. Повороты ее мысли были так же непредсказуемы, как движения птицы, перелетающей с ветки на ветку. То обстоятельство, что он не имел права выказывать свои чувства и ожидать ответного проявления чувств от нее, придавало непомерную важность любой перемене, которую он ловил в ее взгляде или голосе. То он решал, что она догадывается обо всем, и его охватывал страх, то вдруг уверялся, что она ни о чем не догадывается, и приходил в отчаяние. Нынче вечером под тяжестью накопившихся опасений и дурных предчувствий весы явно склонялись в сторону отчаяния, и внезапная холодность Мэтти подействовала на него как ведро ледяной воды — особенно после прилива жаркой радости, которую он испытал, когда она дала отставку Деннису Иди. Молча они поднялись на Школьную горку, так же молча спустились с нее и пошли дальше. Перед самым поворотом на лесопилку Итан не выдержал: ему надо было услышать что-то определенное, он не мог дольше мучиться неизвестностью.

— Ты бы меня сразу увидела, если б не осталась плясать со своим Деннисом, — проговорил он запинаясь. При одном звуке этого ненавистного имени у него судорожно сжималось горло.

— Господи, Итан, ну откуда же мне было знать, что ты ждешь?

— Наверно, правду люди говорят, — буркнул он вместо ответа.

Она остановилась и подняла к нему лицо — он почувствовал это скорее, чем увидел.

— Что такое? Что еще люди говорят?

— Смотришь, как бы бросить нас поскорей, — продолжал свою мысль Итан, с трудом выдавливая слова.

— Ах вон что люди говорят! — со смехом передразнила его она и тут же упавшим голосом спросила: — Может быть, это Зена… не хочет, чтобы я у вас жила?

Он больше не держал ее под руку; они стояли друг против друга, и каждый силился разглядеть в темноте лицо собеседника.

— Я знаю, я все не так делаю, как надо бы, — торопливо продолжала она, покуда он тщетно бился в поисках нужного слова. — Я копуша, косолапая, любая работница в сто раз лучше со всем управится, да и силы у меня маловато. Ну так пускай бы она сказала, если что не по ней! А то молчит по целым дням, будто язык проглотила — знаешь ведь, какая она. Я и сама часто вижу, что я ей не угодила, а чем — ума не приложу. — Вспылив, она вдруг напустилась на него: — Она молчит, так хоть бы ты мне говорил! Или тоже глядишь, как бы от меня избавиться?

Избавиться! Этот гневный выкрик был для него как бальзам на свежую рану. Ледяные небеса над ним растаяли и пролились животворным дождем. Итан взял Мэтти под руку и стал опять подыскивать всемогущее, всевыражающее слово — и опять не смог найти ничего, кроме глухого «ну, пошли»…

Они молча повернули в ту сторону, где в ночи смутно маячила фромовская лесопилка, и в полной тьме миновали проселок, окаймленный зарослями гемлока. На открытом месте было посветлее; вокруг расстилались поля, пустынные и серые под звездным небом. Тропинка то ныряла в овражек, то врезалась в сквозистую тень деревьев, сбросивших листву. Среди полей там и сям мелькали в отдалении фермерские дома, немые и холодные, как могильные камни. Ночь стояла такая тихая, что слышно было, как снег поскрипывает под ногами. Треск сучка, обломившегося под тяжестью снега далеко в лесу, разносился окрест, словно ружейный выстрел, один раз они услышали лай лисицы, и Мэтти, вздрогнув, теснее прижалась к своему провожатому и ускорила шаг.

Мало-помалу впереди стала вырисовываться купа лиственниц у ворот фромовской фермы, и, чувствуя, что путь подходит к концу, Итан снова обрел дар речи.

— Так ты не собираешься нас бросать, Мэтт?

Ему пришлось наклониться, чтобы разобрать ее сдавленный шепот:

— Куда б я тогда делась-то?..

Сами по себе эти слова резанули его, но тон, которым они были сказаны, переполнил его ликованьем. На радостях все, о чем он еще готовился спросить, вылетело у него из головы; он только крепче прижал к себе локоть Мэтт, и ему показалось, будто по его жилам струится тепло ее тела.

— Ты часом не плачешь, а, Мэтт?

— Вот еще! С какой стати! — проговорила она прерывающимся голосом.

Они свернули в ворота и стали подыматься к дому, оставив в стороне тенистый холм, где за низкой оградой виднелись покосившиеся, наполовину занесенные снегом семейные надгробия Фромов. Итан задержал на них взгляд с каким-то странным чувством. Все предыдущие годы это молчаливое сообщество как бы насмехалось над его метаниями, над его тягой к свободе и переменам. На каждом из старых могильных камней ему чудилась надпись: «Здесь мы родились, здесь и остались на веки вечные; и тебя ждет та же участь». Всякий раз по дороге домой или из дому, проходя мимо них, Итан с дрожью говорил себе: «Вот так и я — живу, пока жив, а помру — станет одним камнем больше». Но сейчас ему не думалось ни о каких переменах, и вид этого уютного маленького кладбища подействовал на него согревающе, как воплощение преемственности и незыблемости существования.

— Мы тебя никуда не отпустим, — прошептал он, мысленно объединяясь с теми, кто покоился сейчас за оградой — ведь и они когда-то любили, и они должны были помочь ему удержать ее навсегда. И, проходя мимо могил своих предков и союзников, он повторял про себя: «Мы будем жить здесь вместе, долго-долго, а когда придет время, нас похоронят рядом».

Пока они медленно одолевали подъем, он целиком отдался во власть своего воображения. Картины его будущей жизни с Мэтти нередко рисовались перед ним, и никогда он не бывал так счастлив, как в эти минуты. На полдороге Мэтти обо что-то споткнулась и уцепилась за его рукав, чтобы не упасть; от этого прикосновения по его телу разлилась волна блаженного тепла, словно мечты его уже начинали сбываться. Впервые в жизни он отважился обнять ее за талию, и она не противилась. Остаток пути до дома они не прошли, а словно проплыли по ласковой летней реке.

Зена обыкновенно отправлялась спать сразу после ужина, и теперь окна, не защищенные ставнями, зияли чернотой. Над крыльцом шелестела и раскачивалась на ветру сухая огуречная плеть — словно черная лента, которую привязывают у входа, когда в доме покойник; и в голове у Итана мелькнула мысль: «Вот был бы это траур по Зене…» И тут же он отчетливо представил себе, как его жена спит наверху, приоткрыв рот, а в стакане с водой у кровати мокнут ее искусственные зубы…