Собачье сердце - Михаил Булгаков Страница 8

На разрисованных райскими цветами тарелках счёрной широкой каймой лежала тонкими ломтиками нарезанная сёмга, маринованныеугри. На тяжёлой доске кусок сыра со слезой, и в серебряной кадушке, обложеннойснегом, – икра. Меж тарелками несколько тоненьких рюмочек и три хрустальныхграфинчика с разноцветными водками. Все эти предметы помещались на маленькоммраморном столике, уютно присоединившемся к громадному резного дуба буфету,изрыгающему пучки стеклянного и серебряного света. Посреди комнаты – тяжёлый, какгробница, стол, накрытый белой скатертью, а на ней два прибора, салфетки,свёрнутые в виде папских тиар, и три тёмных бутылки.

Зина внесла серебряное крытое блюдо, в которомчто-то ворчало. Запах от блюда шёл такой, что рот пса немедленно наполнился жидкойслюной. «Сады Семирамиды»! – подумал он и застучал по паркету хвостом, какпалкой.

– Сюда их, – хищно скомандовал ФилиппФилиппович. – Доктор Борменталь, умоляю вас, оставьте икру в покое. И еслихотите послушаться доброго совета: налейте не английской, а обыкновеннойрусской водки.

Красавец тяпнутый – он был уже без халата вприличном чёрном костюме – передёрнул широкими плечами, вежливо ухмыльнулся иналил прозрачной.

– Ново-благословенная? – осведомился он.

– Бог с вами, голубчик, – отозвался хозяин. –Это спирт. Дарья Петровна сама отлично готовит водку.

– Не скажите, Филипп Филиппович, всеутверждают, что очень приличная – 30 градусов.

– А водка должна быть в 40 градусов, а не в30, это, во-первых, – а во-вторых, – бог их знает, чего они туда плеснули. Выможете сказать – что им придёт в голову?

– Всё, что угодно, – уверенно молвил тяпнутый.

– И я того же мнения, – добавил ФилиппФилиппович и вышвырнул одним комком содержимое рюмки себе в горло, – …Мм…Доктор Борменталь, умоляю вас, мгновенно эту штучку, и если вы скажете, чтоэто… Я ваш кровный враг на всю жизнь. «От Севильи до Гренады…».

Сам он с этими словами подцепил на лапчатуюсеребряную вилку что-то похожее на маленький тёмный хлебик. Укушенныйпоследовал его примеру.

Глаза Филиппа Филипповича засветились.

– Это плохо? – жуя спрашивал ФилиппФилиппович. – Плохо? Вы ответьте, уважаемый доктор.

– Это бесподобно, – искренно ответил тяпнутый.

– Ещё бы… Заметьте, Иван Арнольдович,холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевикамипомещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими. Аиз горячих московских закусок – это первая. Когда-то их великолепноприготовляли в Славянском Базаре. На, получай.

– Пса в столовой прикармливаете, – раздалсяженский голос, – а потом его отсюда калачом не выманишь.

– Ничего. Бедняга наголодался, – ФилиппФилиппович на конце вилки подал псу закуску, принятую тем с фокусной ловкостью,и вилку с грохотом свалил в полоскательницу.

Засим от тарелок поднимался пахнущий ракамипар; пёс сидел в тени скатерти с видом часового у порохового склада. А ФилиппФилиппович, заложив хвост тугой салфетки за воротничок, проповедовал:

– Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Естьнужно уметь, а представьте себе – большинство людей вовсе есть не умеют. Нужноне только знать что съесть, но и когда и как. (Филипп Филипповичмногозначительно потряс ложкой). И что при этом говорить. Да-с. Если вызаботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет – не говорите за обедом обольшевизме и о медицине. И – боже вас сохрани – не читайте до обеда советскихгазет.

– Гм… Да ведь других нет.

– Вот никаких и не читайте. Вы знаете, япроизвёл 30 наблюдений у себя в клинике. И что же вы думаете? Пациенты, нечитающие газет, чувствуют себя превосходно. Те же, которых я специальнозаставлял читать «Правду», – теряли в весе.

– Гм… – с интересом отозвался тяпнутый,розовея от супа и вина.

– Мало этого. Пониженные коленные рефлексы,скверный аппетит, угнетённое состояние духа.

– Вот чёрт…

– Да-с. Впрочем, что же это я? Сам жезаговорил о медицине.

Филипп Филиппович, откинувшись, позвонил, и ввишнёвой портьере появилась Зина. Псу достался бледный и толстый кусокосетрины, которая ему не понравилась, а непосредственно за этим ломотьокровавленного ростбифа.

Слопав его, пёс вдруг почувствовал, что онхочет спать, и больше не может видеть никакой еды. «Странное ощущение, – думалон, захлопывая отяжелевшие веки, – глаза бы мои не смотрели ни на какую пищу. Акурить после обеда – это глупость».

Столовая наполнилась неприятным синим дымом.Пёс дремал, уложив голову на передние лапы.

– Сен-Жюльен – приличное вино, – сквозь сонслышал пёс, – но только ведь теперь же его нету.

Глухой, смягчённый потолками и коврами, хоралдонёсся откуда-то сверху и сбоку.

Филипп Филиппович позвонил и пришла Зина.

– Зинуша, что это такое значит?

– Опять общее собрание сделали, ФилиппФилиппович, – ответила Зина.

– Опять! – горестно воскликнул ФилиппФилиппович, – ну, теперь стало быть, пошло, пропал калабуховский дом. Придётсяуезжать, но куда – спрашивается. Всё будет, как по маслу. Вначале каждый вечерпение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет котёл в паровом отоплениии так далее. Крышка калабухову.

– Убивается Филипп Филиппович, – заметила,улыбаясь, Зина и унесла груду тарелок.

– Да ведь как не убиваться?! – возопил ФилиппФилиппович, – ведь это какой дом был – вы поймите!

– Вы слишком мрачно смотрите на вещи, ФилиппФилиппович, – возразил красавец тяпнутый, – они теперь резко изменились.

– Голубчик, вы меня знаете? Не правда ли? Я –человек фактов, человек наблюдения. Я – враг необоснованных гипотез. И этоочень хорошо известно не только в России, но и в Европе. Если я что-нибудьговорю, значит, в основе лежит некий факт, из которого я делаю вывод. И вот вамфакт: вешалка и калошная стойка в нашем доме.

– Это интересно…

«Ерунда – калоши. Не в калошах счастье», –подумал пёс, – «но личность выдающаяся.»