Больше чем просто дом - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 78

Им нравилась Ривьера в разгар лета, когда вокруг много друзей, а ночи распахнуты широко и наполнены музыкой. Этим утром, прежде чем горничная задернула шторы, чтобы умерить солнечный блеск, Николь успела разглядеть за окном яхту Т. Ф. Голдинга, что мирно покачивалась на зыби залива Монте-Карло, будто совершая непрерывное романтическое путешествие, никак не связанное с перемещением в пространстве.

Яхта медленно начала удаляться от берега; все лето она курсировала до Канн и обратно, хотя могла бы обогнуть весь земной шар. Этим вечером им предстояло ужинать на ее борту.

Николь прекрасно говорила по-французски; у нее имелось пять новых вечерних туалетов и еще четыре, которые тоже пока годились; у нее был муж, еще двое мужчин были в нее влюблены, и одного из них ей было жалко. У нее было красивое лицо. В половине одиннадцатого ей предстояло встретиться с третьим мужчиной, который как раз начинал в нее влюбляться, «вполне безобидно». В два они ждали к обеду дюжину очаровательных гостей. Все такое.

«Я счастлива, — размышляла она, глядя на ярко освещенные шторы. — Я молода, красива, а имя мое часто упоминается в газете: побывала тут, поприсутствовала там, но на самом деле весь этот показной лоск меня не интересует. Наверное, это ужасно глупо, но раз уж хочешь вращаться в обществе, вращайся в обществе самых лучших, самых интересных людей; а если кто тебя обвинит в снобизме, так это из зависти, они сами это знают, да и все остальные тоже».

Суть этой мысли она пересказала два часа спустя Оскару Дейну на поле для гольфа «Мон-Ажель», и он тихонечко выругался.

— Вовсе нет, — ответил он. — Просто ты с годами становишься снобом. И ты называешь «интересными людьми» эту толпу пьяниц, с которыми якшаешься? Да их даже занятными-то не назовешь. Все они такие тяжеловесные, что просели на самое дно Европы, как вот гвозди в мешке с зерном, и теперь кончики их торчат прямо в Средиземное море.

Николь в раздражении метнула в него известное имя, однако он отозвался:

— Третий разбор. Самый подходящий продукт для начинающих.

— А чета Колби? Ну, во всяком случае, миссис Колби.

— Серединка на половинку.

— Маркиз и маркиза де Кальб.

— Да, если бы она не принимала наркотиков, а у него не было бы других причуд.

— Ну а где тогда по-настоящему интересные люди? — допытывалась она.

— Где-то в другом месте, сами по себе. Они не охотятся стаями — за исключением особых случаев.

— Ну а ты? Ты ведь ухватишься за приглашение от любого из поименованных мною. Я слышала про тебя такие истории, которых нарочно не придумаешь. Любой, кто знает тебя больше полугода, не возьмет у тебя чек и на десять долларов. Ты — прилипала и паразит, и вообще…

— Закрой-ка рот на минутку, — прервал он ее. — Не хочу испортить этот удар… Мне просто не нравится, что ты сама себя обманываешь, — продолжал он. — В то, что ты принимаешь за «космополитичное общество», проникнуть не сложнее, чем в общую залу казино; а если я и живу тем, что тяну из него соки, так отдаю я все равно в двадцать раз больше, чем беру. Мы, любители ничьей, почитай, единственные люди, имеющие хоть какую-то сущность, и мы за нее держимся, поскольку у нас нет другого выбора.

Она рассмеялась, он страшно ей нравился, а еще она гадала, сильно ли разъярится Нельсон, когда узнает, что Оскар утром прихватил из дому его маникюрные ножницы и свежую «Нью-Йорк геральд».

«Как бы то ни было, — думала она позднее, когда ехала домой обедать, — мы скоро все это бросим, начнем серьезную жизнь, заведем ребенка. Вот только это, последнее лето…»

Остановившись по дороге у цветочного магазина, она приметила молодую женщину — та выходила с охапкой цветов. Молодая женщина взглянула на нее поверх пышного разноцветья, и Николь отметила, что выглядит она очень умненькой, однако лицо ей вроде бы знакомо. Когда-то она ее знала, пусть и поверхностно; имя она так и не вспомнила, а потому кивнула и до конца дня забыла об этом происшествии.

За обеденный стол сели двенадцать человек: Голдинги с яхты, Лиддел и Кэрдайн Майлс, мистер Дейн — всего она насчитала семь национальностей; среди прочих была и очаровательная молодая француженка мадам Делони, которую Николь с беспечностью именовала «барышней Нельсона». Ноэль Делони была, пожалуй, ее ближайшей подругой; когда составлялись по две пары для игры в гольф или прогулок, Ноэль всегда оказывалась вместе с Нельсоном; впрочем, сегодня, представляя ее кому-то как «барышню Нельсона», Николь почувствовала, что эта бойкая фраза оставила неприятный осадок.

За столом она громко произнесла:

— Мы с Нельсоном собираемся все это бросить.

Остальные согласно закивали: они тоже собираются все это бросить.

— Англичанам-то хорошо, — сказал кто-то, — они, так сказать, пляшут пляску смерти, ну, веселье в осажденной крепости, и сипаи уже у ворот. У них по лицам видно, когда они пляшут: они такие сосредоточенные. Они это знают, и желают этого, и не видят никакого будущего. Но вы-то американцы, и вам, конечно, паршиво. Если вы соберетесь надеть зеленую шляпу, или мятую шляпу, или еще что в этом роде, вам сперва необходимо клюкнуть.

— Мы собираемся все это бросить, — твердо повторила Николь, но внутри заскреблись сомнения: «А ведь жалко будет — такое прекрасное синее море, такие счастливые времена».

Что будет дальше? Или нужно принять перемену ритма как данность? Она считала, что ответ на эти вопросы должен дать Нельсон. Его растущее недовольство тем, что он никуда не продвигается, должно толчком выбросить их в новое существование, вернее — к новой надежде и довольству своим положением. Эта тайна и должна стать его мужским вкладом в семейную жизнь.

— Ну, счастливо, дети мои.

— Обед был отменный.

— Не забудьте все это бросить.

— Увидимся, когда…

Гости зашагали по дорожке к машинам. Лишь Оскар, слегка раскрасневшийся от спиртного, задержался с Николь на веранде, пустившись в долгие излияния касательно некой девицы, которую он пригласил посмотреть свою коллекцию марок. Резко устав от общества, стремясь поскорее оказаться в одиночестве, Николь немного послушала, а потом, взяв со стола вазу с цветами, вошла через застекленные двери в сумрачный полумрак виллы; голос Оскара тек следом — он продолжал говорить.

Она пересекла первый салон, и до нее все еще долетал с веранды бесконечный монолог, но тут в соседней комнате, перекрыв бормотание Оскара, раздался другой голос.

— Ну, поцелуй меня еще, — произнес он и замер; Николь тоже замерла, застыв в тишине, которую теперь прерывало лишь бормотание на веранде.

— Осторожнее. — Николь опознала легкий французский акцент Ноэль Делони.

— Надоело мне осторожничать. И вообще они на веранде.

— Давай лучше в обычном месте.

— Солнышко, солнышко мое.

Голос Оскара Дейна на веранде ослабел и умолк; будто вырванная этим из паралича, Николь сделала шаг — вперед или назад, она сама не знала. И услышала, что, когда у двери раздались ее шаги, двое в соседней комнате стремительно отпрянули друг от друга.