Английский пациент - Майкл Ондатже Страница 7

Так он чувствовал себя спокойнее, охраняя молчанием своюбезопасность, ничего не открывая и не рассказывая. Они ничего не добьются отнего ни нежностью, ни уговорами, ни угрозами. Более четырех месяцев он непроизнес ни слова. Когда его привезли и дали дозу морфия, чтобы заглушить больв руках, он был большим животным, совершенно безучастным к жизни. Обычно онсидел в кресле с подлокотниками в полутемном углу, наблюдая за суетой медсестери движением пациентов из палаты в палату.

Но сейчас, проходя мимо врачей в холле, он услышал женскоеимя, замедлил шаг, повернулся, подошел к ним и спросил, в каком конкретногоспитале она работает. Ему ответили, что она осталась в бывшем женскоммонастыре к северу от Флоренции [11]. Там шли ожесточенные бои, и монастыремсначала владели немцы, а потом, после осады союзниками, он был переоборудованво временный полевой госпиталь. Здание почти наполовину разрушено, и тамнебезопасно. Тем не менее, когда госпиталь эвакуировался, медсестра и еепациент отказались уехать вместе со всеми.

– Почему вы не приказали им уехать?

– Она заявила, что ее пациент слишком слаб и не вынесетпереезда. Мы, конечно, постарались бы доставить его как можно аккуратнее, нотогда нам было не до споров. Да она и сама была далеко не в лучшем состоянии.

– Она ранена?

– Нет. Возможно, небольшая контузия после взрыва. Ееследовало бы отправить домой, но главная проблема в том, что здесь войназакончилась, и никто уже не подчиняется приказам. Пациенты самовольно уходят изгоспиталей. Солдаты разбегаются, не дожидаясь, когда их отправят домой.

– На какой вилле? – спросил он.

– На той, где, говорят, в саду живут призраки, –Сан-Джироламо. А вообще-то у нее есть свой призрак – обгоревший пациент. Он такобгорел, что у него нет лица, он не реагирует ни на что. Даже если провестиспичкой по его щеке, вы не увидите никакой реакции. Мертвое лицо.

– Кто он? – спросил он.

– Мы не знаем его имени.

– Он не разговаривает?

Врачи рассмеялись.

– Нет, он разговаривает, почти все время говорит, но непомнит, кто он.

– Откуда его привезли?

– Бедуины привезли его в оазис Сива. Потом он некотороевремя находился в госпитале в Пизе, а потом… Возможно, у какого-нибудь араба ихранится бирка с его именем. Может быть, когда-нибудь он продаст ее, и мы,наконец, узнаем его имя. А может, и нет. Арабам очень нравятся эти бирки. Увсех летчиков, которые потерпели аварию в пустыне и поступили к нам, никогда небывает именных бирок, по которым их можно идентифицировать. А сейчас этотпациент скрывается на вилле в Тоскане, и девушка ни за что не бросит его.Просто отказывается это сделать. Союзники сумели разместить там сотню раненых.До того немцы удерживали этот монастырь – свой последний оплот – с небольшимотрядом. Стены некоторых комнат расписаны под разные времена года. За виллойрасположено узкое ущелье. И все это – в горах, в тридцати километрах отФлоренции. Вам, конечно, понадобится пропуск. Может, мы попросим кого-нибудьподвезти вас. Там вокруг еще ужасные следы войны: убитые животные, мертвыелошади, наполовину съеденные, тела убитых людей, свисающие с моста. Последниезлодеяния войны. Там все начинено минами – саперам хватит надолго работы. Приотступлении немцы заминировали почти все. Для госпиталя это было ужасное место.Кругом стоял запах смерти. Потребуется не одна стая воронов и немало снежныхметелей, чтобы очистить эту страну от мертвых тел и замести следы войны.

– Спасибо.

Впервые за все свое пребывание в римском госпитале он вышелна воздух, на солнце, вырвался, наконец, из больничных палат с зеленоватымсветом, в которых чувствовал себя, как в стеклянной банке. Он стоял, вдыхаявоздух полной грудью, вбирая в себя все, что видит вокруг. «Прежде всего, –подумал он, – мне нужны ботинки на резиновой подошве. И еще я хочу мороженое.»

В трясущемся поезде он не мог заснуть. Пассажиры курили.Виском он ударялся об оконную раму. Все были одеты в черное, и огоньки сигаретпоходили на маленькие костры в ночи. Он заметил, что всякий раз, когда поездпроезжал мимо кладбища, все крестились.

«Она сама далеко не в лучшей форме.»

Мороженое для миндалин, вспомнил он. Он вспомнил, как онивтроем – с девочкой и ее отцом – пришли в больницу, где ей должны были удалитьгланды. Она только взглянула на палату, полную других детей, и наотрезотказалась. Эта девочка, такая послушная и покладистая, вдруг проявилатвердость и железную волю, чего от нее никто не ожидал. И никто не смог бывырвать миндалины из ее горла, даже если бы она понимала, что в этом быланеобходимость. Она не позволит ничего делать с ней и будет жить с этим, что быни случилось. А он до сих пор так и не знал, что оно за штука – гланды.

«Странно, – подумал он, – что они не тронули голову.» Самоестрашное было тогда, когда он представлял себе, что они могли бы сделатьдальше, какой орган отрежут следующим. В такие минуты он всегда беспокоился засвою голову.

* * *

Опять что-то, похожее на мышь, пробежало по перекрытиюпотолка.

Он остановился в дальнем конце коридора и, поставив свой саквояжна пол, помахал ей сквозь тьму и колеблющиеся облачка свечных огоньков, а потомнаправился к ней по длинному коридору. Ее немного удивило, что не было слышнозвуков его шагов, он приближался почти бесшумно, и это действовалоуспокаивающе, было знаком того, что он не разрушит их уединенный мир: ее ианглийского пациента.

Когда он проходил мимо канделябров в коридоре, ониотбрасывали его тень на стены. Она подкрутила фитиль лампы, и стало немногосветлее. Она сидела очень прямо, с книгой на коленях, а он подошел и склонилсянад ней, как старый добрый дядюшка.

– Скажи мне, что такое миндалины.

Она с удивлением уставилась на него.

– Я помню, как ты пулей выскочила из больницы, а мы ствоим отцом бежали за тобой.

Она кивнула.

– Твой пациент здесь? Могу я с ним познакомиться?

Она отрицательно покачала головой, пока он не заговорилснова.

– Ну, тогда я увижу его завтра. Где я могуразместиться? Простыни мне не нужны. А кухня здесь есть? Если бы ты знала,какое странное путешествие я проделал, чтобы найти тебя…

Когда он ушел, она вернулась к столу и села, не в силахунять дрожь. Ей нужен этот стол, эта наполовину прочитанная книга, чтобы взятьсебя в руки. Человек, которого она знала еще девочкой, ехал сюда на поезде,пешком одолел семь километров из деревни в гору, а затем прошел по длинномутемному коридору – и все только для того, чтобы увидеть ее?

Через несколько минут она вошла в комнату английскогопациента и остановилась, глядя на него. На листву, нарисованную на стенах,лился лунный свет, и казалось, что листья живые, а цветы источают нежныйаромат; рука невольно тянется к цветку, чтобы сорвать его и приколоть к платью.