Лукреция Флориани - Жорж Санд Страница 61

Сальватору Альбани был хорошо известен неровный и причудливый характер князя, который бывал то чересчур требователен, то чересчур уж бескорыстен. Однако прежде Кароль гораздо чаще приходил в хорошее расположение духа и гораздо дольше сохранял его; теперь же, после того как Сальватор возвратился на виллу Флориани, он видел, что князь все реже и реже бывает спокоен, все чаще впадает в угрюмое и раздраженное настроение и что характер его с каждым днем заметно портится. Сначала Кароль бывал мрачен один час в неделю, затем — час в день. Но постепенно все изменилось, и он уже бывал весел всего лишь один час в день, а в последнее время — всего час в неделю. Граф был необыкновенно терпим и обладал легким нравом, по и он стал находить такое положение вещей невыносимым. Он сказал об этом своему другу, потом Лукреции, затем повторил это им обоим вместе и наконец почувствовал, что если он и дальше будет жить рядом с ними, то его собственный характер, чего доброго, испортится.

И он решил уехать. Лукреция пришла в ужас при мысли, что ей придется остаться вдвоем со своим возлюбленным, хотя еще два месяца назад она бы охотно уехала с ним на край света, согласилась бы жить с ним в пустыне. Мягкость и доброта Сальватора, его способность всегда сохранять жизнерадостность и философски смотреть на житейские неурядицы служили ей немалой поддержкой. Кроме того, присутствие графа вынуждало Кароля сдерживаться и следить за собой, хотя бы при детях. Что станется с нею, а главное, что станется с самим князем, когда их доброго друга уже не будет рядом с ними и некому будет улаживать все недоразумения?

Лукреция настойчиво удерживала графа, она не могла утаить от него свой страх и горе, ее тайна обнаружилась, и бедняжка дала волю слезам. Потрясенный Альбани увидел, что она глубоко несчастна, и понял, что если ему не удастся хотя бы на время увезти Кароля, то и сам князь, и Флориани погибнут.

На сей раз Сальватор не колебался. Он не проявил к другу ни мягкости, ни жалости. Он решил не считаться с его чувствительностью и обидчивостью. И не испугался ни его гнева, ни отчаяния. Он не стал скрывать от Кароля, что сделает все, чтобы разлучить его с Лукрецией, если Кароль сам не найдет в себе силы уехать.

— Расстанетесь ли вы на полгода или навсегда, сейчас меня это не заботит, — сказал он князю, заканчивая свою резкую отповедь. — Я не берусь угадывать будущее. Не знаю, забудешь ли ты Лукрецию, что было бы счастьем для тебя, разлюбит ли она тебя, что было бы весьма разумно с ее стороны, но одно для меня ясно: она совсем разбита, больна, пришла в полное отчаяние и нуждается в отдыхе. Не забывай, что у нее четверо детей. Она обязана беречь себя ради них и потому должна избавиться от невыносимых страданий. Мы с тобой либо уедем вместе, либо будем драться на дуэли, ибо все, что я тебе говорю, ты пропускаешь мимо ушей, ты не только не прислушиваешься к моим доводам, но, напротив, все сильнее цепляешься за эту несчастную женщину. Однако знай, Кароль: добром ли, силой ли, но я тебя отсюда увезу! Я поклялся в этом счастьем Челио и остальных ее детей. Я тебя сюда привез, заставил тут остаться. Думая, что я тебя спасаю, я тебя погубил; однако не все еще потеряно, я многое теперь понял и спасу тебя даже против твоей воли. Мы уезжаем сегодня ночью, слышишь? Лошади у ворот.

Кароль был бледен как смерть. С огромным трудом он разжал стиснутые зубы. И наконец с мрачной решимостью проговорил:

— Превосходно, вы отвезете меня в Венецию, оставите там, а сами вернетесь сюда, чтобы получить награду за свой подвиг. Вы с ней об этом заранее столковались, я уже давно жду такой развязки.

— Кароль! — взревел Сальватор, впервые в жизни по-настоящему приходя в ярость. — Твое счастье, что ты слаб и хрупок, будь ты настоящим мужчиной, я бы размозжил тебе голову. Скажу только одно: лишь злобный человек может такое придумать, лишь трус и неблагодарный может такое высказать! Ты мне отвратителен, я отрекаюсь от дружбы, которую так долго к тебе испытывал. Прощай, я уезжаю, я не хочу тебя больше видеть, рядом с тобою сам рискуешь стать злобным и трусливым.

— Хорошо, хорошо! — твердил князь, не помня себя от бешенства и принимая, как всегда в таких случаях, холодный и презрительный тон. — Продолжайте, оскорбляйте меня, ударьте, вызовите на дуэль, добивайтесь любыми средствами моей смерти или отъезда. Таков ваш план, я это знаю. Зато как сладостна будет ночь любви, которой вас вознаградят за сей рыцарский поступок!

Сальватор чуть было не кинулся на Кароля. Не помня себя, он схватил обеими руками стул. Он чувствовал, что мысли его мешаются, он дрожал, как нервическая женщина, и вместе с тем ощущал в себе такую неистовую силу, что, казалось, мог в эту минуту обрушить на собственную голову весь дом.

Несколько мгновений царило грозное молчание, а потом вечернюю тишину нарушил нежный голосок.

— Послушай, мама, — донеслись слова, — я выучила свой урок и хочу перед сном прочесть тебе басню по-французски:

Дружили петухи, явилась кура вдруг,

И оба уж готовы к бою!

Любовь, ты погубила Трою!..

Окно в комнате нижнего этажа закрылось, и голос Стеллы стих. Сальватор горько рассмеялся, с такой силой опустил стул на пол, что ножки у него отлетели, и стремительно вышел из комнаты Кароля, громко хлопнув дверью.

— Лукреция, — сказал он, постучавшись к Флориани, — позови служанку и поручи ей детей, мне надо немедленно с тобою поговорить.

И Сальватор увлек ее в глубь парка.

— Послушай, — начал он, — Кароль либо негодяй, либо глубоко несчастный человек, он — самый низкий и самый безрассудный из всех твоих возлюбленных и, уж во всяком случае, самый опасный из них: если ты его тотчас же не бросишь, он погубит тебя своей ревностью и постоянными придирками. Он ревнует тебя ко всем, ревнует к собственной тени, и это — болезнь, но он ревнует тебя ко мне, и это — уже подлость! Сам он никогда не решится тебя покинуть, он не хочет уезжать и не уедет. Тебе самой придется бежать из собственного дома. Нельзя терять ни минуты, садись в лодку, доберись до ближайшей подставы, уезжай в Рим, в Милан, на край света! Или спрячься в какой-нибудь хижине, но только спрячься хорошенько… Быть может я несу чушь, я не в себе, до такой степени я возмущен. Но надобно отыскать какой-то выход… Постой! Есть одно средство, неприятное, зато верное. Бежим вместе. Мы отъедем от дома всего на две мили, будем отсутствовать не больше двух часов, этого достаточно! Кароль решит, что его домыслы верны, что я — твой любовник. Он слишком горд и, не колеблясь, примет решение, а ты навсегда от него избавишься.

— Ты и впрямь потерял рассудок, мой бедный друг, или хочешь, чтобы я его лишилась! — ответила Лукреция. — Да, я достаточно страдаю из-за подозрений Кароля, но никогда не дам ему повода презирать меня!

— Несчастная женщина! Неужели ты не понимаешь, что если тебя подозревают, то тем самым уже и презирают! Неужели ты еще дорожишь уважением человека, который не отвечает за свои поступки? Какая нелепость! Едем же, едем, чего ты боишься? Думаешь, что я воспользуюсь твоим угнетенным состоянием и, против твоей воли, поведу себя так, что оправдаю лестное мнение Кароля обо мне? Но ведь я не подлец, а если уж ты хочешь быть совсем спокойна, то могу сказать, что я в тебя больше не влюблен. Нет, нет, Боже избави! Ты слишком слабое, слишком доверчивое и нелепое существо. Ты вовсе не та сильная женщина, какой я тебя представлял себе, ты все еще дитя, лишенное разума и самолюбия. Твоя страсть к Каролю окончательно исцелила меня; клянусь, моя любовь тебе больше не угрожает. Едем же, время не ждет. Если он сейчас явится и станет умолять тебя, ты раскроешь ему свои объятия и дашь обет никогда его не покидать. Я тебя хорошо знаю, а потому — бежим! Этим мы и его спасем: он решит, что его болезненные подозрения подтвердились. Пусть думает, что ты лживая и любострастная женщина, пусть ненавидит тебя, пусть уедет, проклиная тебя и отрясая прах с ног своих. Чего ты страшишься? Тебя пугает мнение безумца? Но ведь он не ославит тебя в глазах света, он будет вечно хранить молчание, никому не расскажет о постигшей его катастрофе. К тому же, если тебе захочется, ты позднее оправдаешься перед ним. Но теперь надо вырвать зло с корнем. Надо бежать.