Темное дело - Оноре де Бальзак Страница 50

— А успеем мы переговорить с Мишю? — сказал Борден.

— Успеете. Распоряжение о казни дается главной прокуратурой, и мы можем предоставить вам несколько дней отсрочки. Людей убивают, — добавил он с какой-то особой горечью, — но при этом строго соблюдаются все формальности, особенно в Париже.

Маркиз де Шаржбеф уже справился у верховного судьи, и полученные им разъяснения придавали еще больший вес мрачным словам г-на де Гранвиля.

— Мишю не виновен, я знаю это, я это утверждаю, — продолжал прокурор, — но что я могу сделать один против всех? К тому же примите в соображение, что теперь я вынужден молчать. Моя обязанность — воздвигнуть эшафот, чтобы на нем обезглавили моего бывшего подзащитного.

Господин де Шаржбеф слишком хорошо знал Лорансу и был уверен, что она ни за что не согласится спасти своих кузенов за счет Мишю. Поэтому маркиз предпринял еще одну попытку. Он решил добиться приема у министра иностранных дел и узнать, нельзя ли что-либо сделать при помощи высших дипломатических кругов. Он взял с собою Бордена, — тот был знаком с министром и даже оказал ему несколько услуг. Старики застали Талейрана погруженным в созерцание пылающего камина; он сидел, вытянув ноги, поддерживая рукою голову и облокотившись на стол; на полу лежала газета. Министр только что прочел о решении кассационного суда.

— Садитесь, пожалуйста, маркиз, — сказал министр. — А вы, Борден, — добавил он, указывая ему место за столом, против себя, — пишите:

«Государь,

Мы, нижеподписавшиеся четыре дворянина, осужденные, но не виновные, только что узнали, что вынесенный нам приговор утвержден кассационным судом Вашего Величества.

Теперь только Вы, Ваше Императорское Величество, можете помиловать нас. Мы просим о Вашем Августейшем милосердии лишь ради того, чтобы получить возможность пожертвовать своею жизнью, сражаясь под знаменами Вашего Величества, и имеем честь уверить Ваше Величество в нашем глубочайшем благоговении...» и так далее.

— Только князья и могут так благодетельствовать! — сказал маркиз де Шаржбеф, принимая из рук Бордена драгоценный черновик прошения, которое должны были подписать четверо осужденных; маркиз надеялся, что ему удастся еще получить письменную поддержку некоторых высокопоставленных лиц.

— Жизнь ваших родственников, маркиз, зависит от случайностей войны, — сказал министр, — постарайтесь подать прошение на другой день после победы, и они будут спасены!

Он взял перо и собственноручно написал конфиденциальное письмо императору, а также несколько строк маршалу Дюроку, потом позвонил, отдал секретарю распоряжение заготовить дипломатический паспорт и спокойно сказал старому прокурору:

— Каково ваше откровенное мнение об этом деле?

— Но вы ведь знаете, ваша светлость, кто именно нас так опутал?

— Подозреваю. Однако, по некоторым соображениям, я хочу получить полную уверенность в этом, — ответил князь. — Возвращайтесь в Труа, привезите ко мне графиню де Сен-Синь завтра сюда, в это же время, но тайно. Пройдите к княгине, я ее предупрежу о вашем посещении. Мы посадим мадмуазель де Сен-Синь так, что ей будет виден человек, стоящий передо мной; если она узнает в нем незнакомца, который приходил к ней в дни заговора господ де Полиньяка и де Ривьера, то пусть, — что бы я ни говорил, что бы он ни отвечал, — пусть она не промолвит ни единого слова, не сделает ни единого жеста. Во всяком случае, сосредоточьте все усилия на спасении господ де Симезов, не вздумайте заботиться об этом негодяе управляющем.

— Это достойнейший человек, ваша светлость! — воскликнул Борден.

— Какое воодушевление! Да еще у вас, Борден! Видимо, это человек незаурядный... Наш монарх крайне самолюбив, маркиз, — сказал он, меняя разговор. — Он уволит меня, если я стану противиться его безрассудным прихотям. Император — великий полководец, которому дано изменять законы времени и пространства, но изменить людей ему не удается, а он хотел бы отлить их всех по тому образцу, который ему нужен. Итак, не забывайте, что помилования ваших родственников может добиться одно-единственное лицо, и это — мадмуазель де Сен-Синь.

Маркиз один уехал в Труа и рассказал Лорансе положение вещей. Лоранса выхлопотала у имперского прокурора разрешение на свидание с Мишю; маркиз проводил ее до ворот тюрьмы и стал ее тут дожидаться. Она вышла вся в слезах.

— Несчастный хотел стать на колени, умоляя меня больше не думать о нем, и забыл, что на ногах у него кандалы. Маркиз, я буду просить за него! Да, теперь я готова поцеловать сапог у их императора! Если же я потерплю неудачу, то моими заботами память об этом человеке будет вечно жить в нашей семье. Подайте его прошение о помиловании, чтобы выгадать время: я хочу заказать его портрет. Поедемте.

На следующий день, когда министр по условному знаку понял, что Лоранса заняла предназначенное ей место, он позвонил и приказал явившемуся камердинеру ввести г-на Корантена.

— Любезный, вы оказались настолько ловким, что я намерен воспользоваться вами, — сказал ему Талейран.

— Ваша светлость...

— Подождите! Служа Фуше, вы получите большие деньги, но никогда не добьетесь ни почестей, ни видного положения в обществе; если же вы будете служить мне, как только что сделали это в Берлине, вы приобретете вес.

— Вы бесконечно милостивы, ваша светлость...

— Ваше недавнее предприятие в Гондревиле показало, что у вас настоящий талант...

— Что вы имеете в виду, ваша светлость? — спросил Корантен, без особой холодности и особого удивления.

— Нет, сударь, вы ничего не достигнете: вы боитесь... — сухо отозвался министр.

— Чего, ваша светлость?

— Смерти, — ответил министр своим красивым, глубоким голосом. — Прощайте, любезный.

— Это он! — сказал, входя, маркиз де Шаржбеф. — Но мы чуть не убили графиню; ей дурно!

— Только он и способен на такие проделки, — ответил министр. — Боюсь, маркиз, что вы потерпите неудачу, — продолжал князь. — Отправляйтесь якобы в Страсбург, я пришлю вам незаполненные паспортные бланки. Возьмите с собою людей, похожих на вас как двойники, искусно меняйте направление и особенно экипажи. Двойников оставьте вместо себя в Страсбурге, а сами спешите через Швейцарию и Баварию в Пруссию. Молчание и осторожность! Против вас полиция, а вы еще не знаете, что такое полиция!..

Мадмуазель де Сен-Синь предложила Роберу Лефевру достаточную сумму за то, чтобы он приехал в Труа и написал портрет Мишю, а г-н де Гранвиль обещал художнику, пользовавшемуся тогда громкой славой, что ему будут предоставлены наилучшие условия для работы. Г-н де Шаржбеф отправился в путь в своем старом рыдване с Лорансой и лакеем, говорившим по-немецки. Около Нанси они нагнали Готара и мадмуазель Гуже, которые выехали раньше них в превосходной коляске; маркиз пересел в эту коляску, а им отдал рыдван. Министр оказался прав. В Страсбурге главный полицейский комиссар отказался завизировать паспорта путешественников, ссылаясь на полученный им строжайший приказ. А в это время маркиз с Лорансой выезжали из Франции через Безансон по дипломатическим паспортам. Лоранса проехала Швейцарию в первые дни октября, но не обратила ни малейшего внимания на эту восхитительную страну. Она сидела в уголке коляски, погруженная в то глубокое оцепенение, которое охватывает преступника, уже знающего час своей казни. Вся природа кажется тогда окутанною в какую-то жгучую мглу и самые обыденные предметы приобретают фантастические очертания. «Если я потерплю неудачу, они умрут», — эта мысль все вновь и вновь обрушивалась на нее, как некогда палица палача обрушивалась на приговоренного к колесованию. Она чувствовала себя все более разбитой и все больше теряла энергию в ожидании страшной, быстротечной и решающей минуты, когда она окажется лицом к лицу с человеком, от которого зависит судьба четырех молодых людей. Лоранса решила не противиться этому изнеможению, чтобы зря не тратить своих сил. Однако маркиз не мог понять подобных расчетов, на которые способны только люди сильные и которые сказываются по-разному, причем в минуты напряженного ожидания некоторые возвышенные умы даже предаются неожиданной веселости; поэтому маркиз опасался, что не довезет Лорансу живою и что не состоится встреча, имеющая столь важное значение только для них, но все же выходящая за обычные рамки частной жизни. Необходимость унизиться перед человеком, которого она презирает и ненавидит, была сопряжена для Лорансы с гибелью всех ее благородных чувств.