Франсия - Жорж Санд Страница 5

Она была знатоком в этом деле и согласилась просветить его.

— В Париже, — сказала маркиза, — нет одежды, предназначенной специально для того или другого класса: всякая женщина, располагающая деньгами на покупку шляпки, носит ее на улице, всякий мужчина, который может позволить себе сапоги и сюртук, вправе надеть их. Вы не всегда сразу отличите слугу от господина — иногда лакей, докладывающий о вас, одет лучше, чем хозяин дома. Следует обращать внимание главным образом на лицо, взгляд, особенно на манеру держаться, чтобы точно определить происхождение или общественное положение человека. Парвеню никогда не приобретет непринужденности и достоинства истинного вельможи, хотя он и разукрашен кружевами и драгоценностями; гризетку, как бы нарядно она ни одевалась, никогда не примут за мещанку, точно так же как последняя останется для нас, великосветских женщин, мещанкой, даже если будет усыпана бриллиантами и одета роскошнее, чем мы.

— Очень хорошо, — сказал Мурзакин. — Вижу, тут необходимы такт и чувство меры. Но вы упомянули о гризетках, я знаю это слово из французских романов, повествующих о них. Но что на самом деле представляет собой парижская гризетка? Я долгое время полагал, что так называют девушек, одетых в серое.

— Я не знаю происхождения этого слова, — ответила мадам де Тьевр. — Их одежда бы различных цветов; возможно, это название связано с теми чувствами, которые они вызывают [13].

— А! Понимаю! Гризетка! Минутное опьянение! Они не внушают сильных страстей?

— Впрочем, я не уверена, порядочные женщины не обязаны знать о созданиях подобного рода.

— Тем не менее знание костюма поможет найти выход из затруднительной ситуации; называют ли гризетками всех молодых парижских работниц?

— Едва ли. Слово применяют только к тем из них, кто отличается легкостью поведения. Но послушайте! Почему вы так настойчиво расспрашиваете меня? Можно подумать, что вас интересуют те сомнительные удовольствия, которые Париж так щедро предлагает своим гостям?

Досада и даже скрытая ревность прозвучали в голосе мадам де Тьевр. Заметив это, Мурзакин поспешил успокоить ее, вкратце рассказав о случившемся с ним накануне происшествии и признавшись, что вследствие этого находится под арестом в доме де Тьевров.

— Мой интерес вызван тем, — добавил он, — что ваш камердинер, объясняя причину моей немилости, употребил слово «гризетка».

— Не важно, — ответила маркиза. — Надо послать ей луидор; этого достаточно.

— Видимо, ей ничего не нужно, — возразил Мурзакин, не упомянув о том, что гризетка просила о встрече с ним.

— Значит, ее щедро содержат, — заметила маркиза.

«Вряд ли, — подумал Мурзакин, — иначе почему она живет в лачуге и сама гладит свою одежду? Где же я уже видел это милое смазливое личико?» Мурзакин охотнее думал по-французски, чем по-русски, особенно с тех пор, как оказался во Франции, но часто допускал ошибки вследствие неумения употреблять слова в соответствии с их настоящим смыслом. Выражение «смазливое личико», распространенное в то время, относилось к девушке некрасивой, но не лишенной привлекательности, к милой дурнушке. Наружность гризетки, о которой шла речь, была иной. Бледное, тонкое, с мелкими чертами, ее лицо не было образцом возвышенной классической красоты, но оставляло впечатление изящества, благородства и совершенной прелести. Фигура как нельзя лучше соответствовала ее лицу, и, размышляя об этом, Мурзакин мысленно поправил себя — нет, не смазливая, хорошенькая, очень хорошенькая. Бедная и без всяких претензий.

— О чем вы думаете? — спросила его маркиза.

— Я не могу вам этого сказать, — дерзко ответил молодой князь.

— А! Вы думаете о своей гризетке?

— Вы сами этому не верите! Но вы только что отчитали меня! И больше не имеете права задавать мне вопросы.

Князь сопроводил свои слова таким томно-проникновенным взглядом, что маркиза вновь покраснела и сказала себе: «Он упрям, надо быть с ним осторожнее!»

Вошел маркиз и прервал их беседу.

— Флора, — обратился он к жене, — я принес вам хорошую новость. Вчера вечером на улице Сен-Флорентен [14]было решено не подписывать мир ни с Бонапартом, ни с кем-либо из членов его семьи. Господин Дессоль только что сообщил мне об этом. Распорядитесь, чтобы нам скорее подали завтрак; мы собираемся в полдень, чтобы составить и передать адрес русскому императору. Необходимо яснее выразить наши пожелания, поскольку идея возвращения Бурбонов созрела в узком кругу. Князь Мурзакин, вы имеете большое влияние при дворе, замолвите за нас слово.

— Не волнуйтесь, кузен заодно с нами. — Мадам де Тьевр взяла Мурзакина под руку. — Пойдемте завтракать. Неразумно, — сказала она тихо князю, направляясь в столовую, — говорить маркизу, что сейчас вы в опале у вашего императора. Его это огорчит…

— Вас зовут Флора! — воскликнул удивленный Мурзакин, прижимая руку маркизы к груди.

— Да, меня зовут Флора! И это не моя вина.

— Не оправдывайтесь, это восхитительное имя, и оно так подходит вам!

Сев подле нее, князь подумал: «Флора! Так звали собачку моей бабушки. Странно, что во Франции это имя принято в высшем свете! Может, маркиза зовут Фидель, как собаку моего дедушки».

Тогда еще не пришло время называть всех девушек благородного происхождения Мари. Маркиза родилась в варварские времена революции и Директории и не стыдилась того, что носила имя богини цветов. Только с 1816 года она стала подписываться своим вторым именем Элизабет, до той поры не востребованным.

Маркиз, увлеченный своим предметом, весьма пространно рассказывал жене и Мурзакину о своих политических надеждах. Русского восхитила та поразительная легкость, с которой этот маленький человечек одновременно говорил, ел и жестикулировал. Князь спрашивал себя, сохранил ли маркиз, тративший столько жизненной энергии, способность видеть то, что происходило между Мурзакиным и Флорой. Маркиз казался ему в этом отношении не очень догадливым и не опасным, и чтобы сохранить такое благоприятное для себя положение, князь пообещал поинтересоваться делом Бурбонов, хотя оно привлекало его куда меньше, чем стакан вина. К тому же Мурзакин не мог быть полезен для этого дела, поскольку не был столь важной персоной, как полагал маркиз.

Последний, проглотив невероятное для такого тщедушного человека количество еды, распорядился подать карету, когда доложили о приезде графа Огоцкого.

— Это мой дядя, адъютант императора, — сказал Мурзакин. — Позвольте представить вам его.

— Адъютант императора? Мы выйдем встретить его! — воскликнул маркиз, радуясь возможности завязать знакомство с приближенным русского царя. Он, этот хитрец, забыл, что роль государевых слуг заключается в том, чтобы хотеть только того, чего желает их повелитель.