Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой Страница 5

13-го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себеБалашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмои лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновьповторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотяодин вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передатьэти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что ончувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту,когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашевупередать их лично Наполеону.

Выехав в ночь с 13-го на 14-е июня, Балашев, сопутствуемыйтрубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французскиеаванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскимичасовыми.

Французский гусарский унтер-офицер, в малиновом мундире имохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться.Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.

Унтер-офицер, нахмурившись и проворчав какое-торугательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубокрикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того,что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер-офицер послал солдата к офицеру.

Не обращая на Балашева внимания, унтер-офицер стал говоритьс товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.

Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшейвласти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообщепривыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, этовраждебное и главное — непочтительное отношение к себе грубой силы.

Солнце только начинало подниматься из-за туч; в воздухе былосвежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним,как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.

Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера издеревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка гляделидруг на друга.

Французский гусарский полковник, видимо, только что спостели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумягусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства ищегольства.

Это было то первое время кампании, когда войска ещенаходились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только соттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком тоговеселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.

Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но былучтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдатза цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет,вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько онзнает, находится недалеко.

Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарскихконовязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и слюбопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. Пословам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который приметБалашева и проводит его по назначению.

Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.

Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу имиз-под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади сблестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями ичерными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами,выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречуБалашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями,каменьями и золотыми галунами.

Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего емунавстречу с торжественно-театральным лицом всадника в браслетах, перьях,ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал:«Le roi de Naples». [Король Неаполитанский. ] Действительно, это был Мюрат,называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно,почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежденв этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так былуверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда наканунеотъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколькоитальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.)] он сгрустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne saventpas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтрапокидаю!]