Больше чем просто дом - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 47

— Слишком долго объяснять.

— Ты, конечно же, помнишь, папа, — с упреком сказала Ноэль, — что все мы должны следовать расписанию.

— Конечно-конечно. Ступайте.

На прощание он чмокнул каждую в затылок, радостно и гордо проводил их взглядом, а затем его мысли вернулись в прежнее русло, и он прошелся по лаборатории с видом, крайне далеким от мирской суеты, как у алтарного служки. Электролиз также протекал успешно. Оба его эксперимента вдруг начали работать — подобно строптивым спортсменам, наконец-то подчинившимся тренеру, чья настойчивость сломила их упрямство.

Появился Чарльз Юм, но Рене не сразу сообщил ему о катализаторе, поскольку оба сосредоточили внимание на эксперименте с электролизом воды. Лишь к полудню у него выдалась минута, чтобы показать коллеге свои утренние заметки, — и тут он с изумлением обнаружил, что никаких заметок нет. Обратная сторона расписания, на которой он их делал, таинственным образом опустела, словно он писал исчезающими чернилами, а то и вовсе стал жертвой иллюзии. Затем он догадался, что случилось: записи были сделаны на обратной стороне копии Ноэль, которая забрала ее с собой в школу. Когда приехал брат Акилы, доставив с почты какую-то посылку, Рене немедля послал его в школу, чтобы произвести обратный обмен экземплярами расписания. Зафиксированные им данные представляли уникальную ценность, тем более что — несмотря на его периодически звучавшие возбужденные возгласы: «Вот оно! Сюда, Чарльз, смотри!» — катализатор больше ни разу не продемонстрировал подобие утренних результатов.

Брат Акилы непозволительно задерживался, и, когда они с Чарльзом отправились обедать на Мейн-стрит, Рене уже начал испытывать тревогу. После обеда Чарльзу надо было ехать в офис одной химической фирмы, чтобы поторопить ее с поставками.

— Да не нервничай ты так, — сказал он перед отъездом. — И не забудь открыть окна в лаборатории, там не продохнешь из-за хлористого азота.

— Об этом не беспокойся.

— Знаешь… — Чарльз на секунду замялся. — Я не согласен с давешним замечанием Долорес, но мне кажется, ты и вправду перенапрягся.

— Ничего подобного, — запротестовал Рене. — Просто мне не терпится получить обратно свои записи. Могут пройти месяцы, прежде чем мы снова методом тыка добьемся такого же сочетания параметров.

Он пробыл в одиночестве недолго, когда раздался телефонный звонок — Ноэль звонила из школы.

— Папа, это ты?

— Да, милая.

— Тебе по телефону понятнее французский или английский?

— Что? Мне одинаково понятны оба.

— Я звоню насчет расписания.

— В этом все и дело. Ты забрала мой экземпляр. Как ты это объяснишь?

Голос Ноэль зазвучал обиженно:

— Я его не забирала, папа. Ты сам дал мне свою копию с какими-то каракулями на обороте.

— Это не каракули! — вскричал он. — Это очень важные записи. Вот почему я послал брата Акилы, чтобы он обменялся с тобой копиями. Вы это сделали?

— Я была на французском, когда он приезжал, но он не стал дожидаться — наверное, запомнил тот случай, когда тупо проторчал у школы. Теперь у меня нет никакого расписания, и я не знаю, заедет Бекки за мной после тенниса или мне уехать с Шериданами и потом от них идти домой.

— У тебя что, нет ни одной копии расписания? — спросил он, чувствуя, как вокруг него рушится весь мир.

— Не знаю, куда оно подевалось. Может, оставила его в машине.

— Оставила в машине?!

— Это ведь была не моя копия.

Рене уронил трубку, ибо нуждался в обеих руках для жеста, удержаться от которого он был не в силах. Ладони взметнулись вверх так высоко, что, казалось, оторвались от кистей и были пойманы в обратном свободном падении. Затем он снова схватил трубку.

— …потому что школа закрывается в четыре, и если я останусь ждать Бекки, а она не приедет до четырех, меня выставят на улицу.

— Послушай, — сказал Рене. — Ты меня слышишь? Мне говорить по-английски или по-французски?

— Это все равно, папочка.

— Хорошо. Тогда слушай: до сви-да-ни-я.

Он повесил трубку. Впервые пожалев, что дома у него нет телефона, он добежал до Мейн-стрит, поймал такси и погнал его в направлении своего дома, бессознательно давя ногой несуществующую на пассажирском сиденье педаль газа.

Дом оказался заперт; машина отсутствовала; служанка отсутствовала; Бекки отсутствовала. Куда они все подевались, он не имел ни малейшего понятия, и Слокумы тоже ничего не знали. Его записи сейчас могли быть где угодно — их могли просто выбросить на улицу, скомкав как ненужную бумажку.

— Но Бекки увидит, что это расписание, — успокаивал он себя. — И она ни за что не выбросит наше расписание.

Однако он вовсе не был уверен, что листок остался в машине. Положившись на удачу, он направил такси в цветной район с намерением получить какую-нибудь информацию от брата Акилы. Рене никогда еще не доводилось искать чернокожего в негритянских кварталах американских городов. Поначалу он слабо представлял себе, во что ввязывается, но спустя полчаса проблема обрела внушительный размах.

— Вы не подскажете… — обращался он к озадаченным неграм на тротуарах, — где находится дом брата Акилы или сестры Акилы — кого-нибудь из них?

— Я не знаю даже, кто такой этот Акила, босс, — звучало в ответ.

Рене попытался вспомнить, имя это или фамилия, но вспомнил только, что никогда этого не знал. С течением времени он все более утверждался в мысли, что гоняется за призраком; ему даже стало стыдно наводить справки о таком призрачном, явно не существующем в реальности объекте, как дом брата Акилы. Изложив свою просьбу добрую дюжину раз (с лицемерными вариациями насчет местонахождения сестры Акилы), он почувствовал, что вот-вот сойдет с ума.

Между тем заметно похолодало. По всем признакам, назревал первый зимний снегопад, и с мыслью о том, что его записи могут быть втоптаны в снег и погребены под сугробом, Рене приказал таксисту ехать обратно к дому — вдруг Бекки уже вернулась. Но в доме было пусто и холодно. Под урчание таксомотора снаружи, он быстро подкинул угля в печь и принял решение ехать обратно в центр. Ему подумалось, что на Мейн-стрит он рано или поздно увидит Бекки или свою машину — в семитысячном поселении с четко регламентированной жизнью не так уж много мест, ежедневно посещаемых большинством его обитателей. У Бекки тут совсем не было друзей — ему только сейчас это пришло в голову. Собственно, ей больше некуда было податься.

Ощущая себя почти таким же призраком, как неуловимый брат Акилы, он бесцельно бродил по улице и заглядывал во все попадавшиеся на пути магазины или закусочные. Полно молодежи, и все что-нибудь едят. Но ему не у кого было справиться насчет Бекки, поскольку здесь она была лишь тенью, никому не известной, — он сам постарался держать ее в стороне от местной жизни. Только две вещи были сейчас реальными: его расписание, без которого он оказался потерянным и беспомощным, и заметки, сделанные на обратной стороне листа.