Мамины субботы - Хаим Граде Страница 42

Мама больше не в силах бороться с усталостью, ее голова клонится… и ударяется о жесткий край стола. Она протирает глаза: задремала! В ее мозгу проносится мысль, что дети будут над ней смеяться. Она бросает на них взгляд — те с застывшими лицами смотрят на дверь. Мама поворачивает голову и видит Марьяшу и торговку сладостями.

Как же так, в прошлую субботу у пекаря эти женщины едва не вцепились друг другу в волосы, а теперь снова целуются? — удивляется мама. Но на долгие раздумья у нее нет времени, потому что Марьяша тут же начинает трубить во все фанфары:

— Доброй субботы вам, Велинька. Запах ваших блюд так и манит в ваш дом. Только вам надо провести электричество, а то в темноте на этих кривых ступеньках убиться можно. Я вижу, у вас, Велинька, вино на столе. А мы и не знали, что вас следует поздравить.

— Что вам надо? — сердито спрашиваю я.

— Что мне надо? — Марьяша не сводит с невесты своих хитреньких влажных глазок. — Мне нужна пара морковок, пара луковиц, укроп и петрушка.

— Вы что же, в самом деле собираетесь варить сейчас рыбу? — удивляется мама.

— Ох, пусть безумие обрушится на моих врагов! Сама не знаю, что я говорю, — пожимает плечами Марьяша. — Мой муж и дети давным-давно не оставили от рыбы ни кусочка. Я к вам зашла за килограммом антоновки. К нам сегодня должна прийти гостья, дальняя родственница моего мужа, — как говорится, внучка подковы с копыта лошади.

— Вы же знаете, Марьяша, что я не взвешиваю и не беру денег в субботу.

— Чтоб вы были так уверены в счастье своего сына, как вы можете быть уверены в том, что я заплачу вам за яблоки. Вам не надо их взвешивать. Вы можете отсчитать мне их поштучно.

— А вы чего хотите? — сухо спрашивает мама торговку сладостями.

Та находится в весьма неловком положении. Она сама продает масляные груши, апельсины и даже бананы. Каждый из этих плодов завернут в тонкую бумагу и стоит дороже целого фунта яблок из корзин сидящей в воротах торговки фруктами. Так что госпоже Лапкиной нелегко придумать правдоподобный ответ.

— Я зашла узнать, как дела у Алтерки-гусятника, — говорит она и сверкает глазами, похожими на глаза ангела смерти.

— Идите спросите у него. — Я снова возмущенно вскакиваю с места.

Мама испуганно смотрит на меня. Ох, какой он горячий! Ему ничего не стоит начать скандалить с этими сплетницами, которые зашли, чтобы все разнюхать, а потом повсюду разнести. Фрума-Либча с интересом смотрит на вошедших женщин. Ей любопытно узнать, кто мои соседки. Подумав, мама решает действовать.

— Алтер-гусятник болен, бедняга, — говорит она торговке сладостями и почти выпихивает женщин из комнатки, выходя вместе с ними и закрывая за собой дверь. В мастерской она нагибается и начинает искать корзинку с яблоками.

— Не утруждайтесь. — Марьяша мелет, как мельница. — Эта родственница моего мужа, эта внучка подковы с копыта лошади, обойдется без угощения. Чтоб она захворала на ту сумму, в которую она нам обходится. Это выброшенные деньги, все равно что свиньям пошло. Она бы у меня по струнке ходила, если бы не муж. Когда задевают его свинскую семью, он просто звереет. Слушайте, Веля, невестка у вас будет всем врагам назло.

— Почему назло-то? — сердится мама. — Пусть у евреев будут только радости. Невеста не абы кто, она очень разборчива. Не один ученый молодой человек хотел бы с ней обручиться, стать зятем отца-раввина. Она замечательная девушка — дай Бог всем евреям таких дочерей и невесток! И к тому же родовитая.

— Родовитость хорошо смотрится на кладбище! — кричит торговка сладостями мужским голосом одержимого дибуком существа.

— Не говорите так, госпожа Лапкина, — утихомиривает ее Марьяша. — К родовитым людям даже злые духи относятся с почтением. Дочка раввина — это все-таки дочка раввина, хоть она и убежала из дома и отец с матерью сходят с ума от ее поведения. А что мать-раввинша не хочет этого брака, так она потом подобреет.

— Я знала, что они не откажут себе в удовольствии испортить мне радость. И зачем я только пустилась с ними в рассуждения о родовитости? — Мама не может смолчать и начинает оправдываться: — Конечно, обидно, когда дочь не спрашивает матери, но почему это вдруг раввинша должна быть против? Мой сын родился не под забором. У него был хороший отец.

— Я, конечно, не стряпчий у Бога, но вы же богобоязненная еврейка. Вы, кажется, только что испугались, что я иду варить рыбу в субботу. А ваша будущая невестка нарушает субботу, как я слышала, — напевает маме на ухо Марьяша.

— Она сестра милосердия, — растерянно говорит мама. — Чтобы спасти больного, даже надо нарушить субботу.

— Можно прикидываться сестрой милосердия и быть при этом вредной еврейкой! — кричит мужским голосом дибук, вселившийся в торговку сладостями.

— Не говорите так громко, — просит мама.

— Одной девушке он уже разбил сердце, этот ваш праведничек, — кипятится торговка сладостями. — Смотрите, чтобы и на этот раз его обещания не растеклись рекой. Как зовут ту девушку, которую он бросил? — спрашивает торговка сладостями у Марьяши.

Мама вздрагивает, словно увидела двух ангелов разрушения, спустившихся с небес тогда, когда ее сын сидит со своей невестой, и стремящихся утащить его в ад за его старые прегрешения.

— Бейлкой звали ту девушку, которую бросил ваш сын, — умильным голосом напевает Марьяша. — Но зачем, госпожа Лапкина, поминать давно забытые дела?

— Меня не интересуют жених с невестой. Я хочу знать, как дела у Алтерки, — стоит на своем торговка сладостями. — Что поделывает этот гусятник, этот овсяный зоб? Хаську-мясничиху ему захотелось. Теперь лежит больной, вот-вот расстанется с жизнью, а Хаська над ним смеется и уже крутит роман с другим.

— Говорю вам, Велинька, нечего удивляться тому, что Алтерка при смерти, — заламывает руки госпожа Лапкина. — Каждый раз, когда Хаська приходила ко мне в магазин, она целыми фунтами жрала конфеты, фисташки, виноград и платила наличными. Алтерка стоял при этом как посторонний, и его бросало то в жар, то в холод. Его трясло в лихорадке. Он знал, что потом ему придется снова наполнить кошелек Хаськи своими кровными деньгами. Это правда или вранье? — строго, как судья, обращается торговка сладостями к Марьяше.

— Правда! — яростно, по-разбойничьи выкрикивает та.

Следовало бы взять метлу и вытолкать обеих бездельниц взашей, думает мама. Но она не может этого сделать, особенно когда в доме гостья. К тому же она боится, как бы ее сын не услышал их разговор и не выскочил из комнаты, поэтому она пытается схитрить:

— Зайдите к Лизе, пусть она увидит, что соседки ей не враги.

— К этой гордячке? — вспыхивает Марьяша. — Она же не хочет с нами разговаривать, даже теперь, когда ее муж на смертном одре и на него вот-вот посыплется могильная земля. Она все еще дуется.

Дверь открывается, и — надо было помянуть Мессию — входит Лиза. Она сильно взволнована. Однако, увидев этих двух Ент, она гордо выпрямляется, пересиливает свое волнение и говорит маме: