Золотоискатель - Жан-Мари Гюстав Леклезио Страница 41

Она не двигается, только смотрит на меня. Дождевая вода струится по ее лбу, щекам, волосам. В руке у нее лиана, унизанная рыбами.

— Вы ходили рыбачить?

Мой голос звучит странно. Понимает ли она, что я говорю? Она подходит к тамаринду и садится на корень, укрываясь от дождя. Ее лицо по-прежнему обращено к горам.

— Вы живете в горах?

Она кивает. Потом говорит певучим голосом:

— Это правда, что вы ищете золото?

Я удивлен не столько вопросом, сколько ее речью. Она говорит по-французски почти без акцента.

— Вам так сказали? Да, правда, я ищу золото.

— И вы нашли его?

Я смеюсь.

— Нет, еще не нашел.

— А вы правда думаете, что здесь есть золото?

Ее вопрос веселит меня:

— А что? Вы так не думаете?

Она смотрит на меня. Ее лицо спокойно, на нем нет ни тени страха — как у ребенка.

— Здесь все бедные.

Она снова поворачивает голову к Лимонной горе, скрытой дождевой тучей. Какое-то время мы молча смотрим на дождь. Я вижу ее промокшую одежду, ее стройные ноги, лежащие на земле босые ступни.

— Как вас зовут? — Я спросил это почти нечаянно, может быть, чтобы у меня осталось хоть что-то от этой странной девушки, которая вот-вот исчезнет в горах.

Она смотрит на меня темными, глубокими глазами, словно думая о чем-то другом. И наконец говорит:

— Меня зовут Ума.

Потом она встает, берет лиану с нанизанными на нее рыбами, острогу и уходит — быстро-быстро шагает вдоль ручья под стихающим уже дождем. Еще какое-то время я вижу ее гибкую фигурку: горной козочкой она перепрыгивает с камня на камень, затем скрывается в чаще. Все произошло так быстро, что я готов поверить, будто сам выдумал это явление, эту девушку, дикую и прекрасную, которая спасла мне жизнь. Дождь совсем перестал, и солнце с новой силой горит в синем небе. При солнечном свете горы кажутся выше и неприступней. Напрасно я вглядываюсь в склоны Лимонной горы. Девушка исчезла, слившись с черными каменными стенами. Где она живет, в каком манафском селении? Я вспоминаю ее странное имя, индийское, в два слога, оно так причудливо прозвучало в ее устах, — это имя волнует меня. Наконец я бегом спускаюсь вниз, в долину, к своему лагерю у старого тамаринда.

Остаток дня я провожу в его тени, изучая карты долины и отмечая на них красным карандашом новые участки для исследования. Когда я отправляюсь взглянуть на них на месте, то неподалеку от второго пункта, на вросшем в землю камне, обнаруживаю четкий знак: четыре точки, образующие ровный квадрат. И тут же мне вспоминаются слова из письма Неизвестного Корсара: «Ищите ::». Сердце мое бешено колотится, когда, обернувшись назад, я вижу дозорную башню Командорской Вышки, расположенную по диагонали норд-зюйд.

В тот же день поздно вечером я нахожу и первую проушину — на осыпи восточного холма.

Я обнаруживаю этот знак случайно, пытаясь вычертить линию ост-вест, пересекающую Камышовую реку в пределах старого болота.

Шагая с компасом в руке спиной к солнцу, через небольшую впадину, которую определил для себя как высохшее русло притока речки, я дохожу до восточного утеса, совершенно отвесного в этом месте. Он представляет собой почти вертикальную базальтовую стену, местами осыпавшуюся. И вот, в одном месте этой стены, ближе к вершине, я вижу знак.

«„Проушина“! Это „проушина“!» — твержу я вполголоса.

Я ищу, как бы мне добраться до верха утеса. Камни срываются у меня из-под ног, но я лезу, цепляясь за кустарник. Добравшись почти до самой вершины, я с трудом нахожу выбитый на камне знак. Снизу он был ясно виден: равнобедренный треугольник, перевернутый вершиной вниз, — именно так выглядели проушины морских якорей во времена корсаров. Кровь стучит у меня в висках, пока я ищу его. Неужели я стал жертвой оптического обмана? На камнях тут и там попадаются отметины в форме угла — следы старых обломов. Снова и снова, скользя на каменной осыпи, я осматриваю край утеса.

Снизу на меня смотрит юный Фриц Кастель. Он принес мне провизию и теперь, стоя у подножия утеса, следит за моими действиями. По направлению его взгляда я понимаю, где ошибся. Куски базальта похожи между собой; те, которые я заметил снизу, находятся выше — теперь я уверен в этом. Я карабкаюсь вверх и действительно добираюсь до другой площадки, расположенной там, где кончается растительность. И вот, прямо передо мной, на фоне большого черного камня, сверкает великолепный треугольник «проушины», выбитый в твердой породе с такой четкостью, какой можно достигнуть только при помощи зубила. Дрожа от волнения, я подбираюсь ближе к камню, глажу его кончиками пальцев. Нагретый солнцем базальт нежен и мягок, как кожа, и я чувствую под пальцами острые края перевернутого треугольника, вот такого:

Точно такой же знак обязательно должен быть на противоположном склоне долины, по оси ост-вест. Но этот склон далеко, мне не разглядеть его даже в подзорную трубу. Западные холмы уже погрузились во мрак, и я решаю отложить поиски второй проушины до завтра.

Юный Фриц отправляется домой, а я снова возвращаюсь наверх. Долго сижу на осыпающемся утесе, глядя на раскинувшуюся внизу Английскую лощину, на которую спускается ночь. Кажется, впервые я смотрю на нее не своими глазами, а глазами Неизвестного Корсара. Сто пятьдесят лет назад пришел он сюда, начертил на речном песке карту своего клада, которую через какое-то время смыло водой или разметало ветром, и остались от нее лишь эти вехи, высеченные в камне. Я представляю себе, как он с зубилом и молотком в руках высекает этот знак и звон его ударов разносится по всей пустынной долине. В тиши Лощины, где лишь ветер шелестит в листьях да с моря время от времени доносится рокот волн, я и сейчас слышу эти удары зубила о камень, отдающиеся многократным эхом в холмах. Вечером, завернувшись в старую попону между корнями старого тамаринда, как когда-то на палубе «Зеты», я мечтаю о новой жизни.

Сегодня, не успело рассвести, как я был уже у подножия западного утеса. Утренний свет едва коснулся черных скал, и в просвете долины прозрачной голубизной — светлее неба — сияет море. Как и каждое утро, слышатся голоса летящих через бухту морских птиц: целые эскадрильи бакланов, чаек, олуш, хрипло покрикивая, направляются в бухту Ласкар. Никогда еще их появление не доставляло мне такой радости. Мне кажется, что, пролетая над Лощиной, они приветствуют меня своими криками, и я кричу им в ответ. Несколько птиц пролетают прямо надо мной — проворные буревестники, длиннокрылые крачки. Они кружат у самого утеса, потом догоняют над морем остальных. Я завидую их легкости, быстроте, с которой они носятся в воздухе, не завися от земли. И вижу себя — как, прицепившись к этой пустой долине, я днями, месяцами обыскиваю пространство, которое птица может охватить взглядом за один миг. Мне нравится смотреть на них, я чувствую себя немного причастным к красоте их полета, к их свободе.