Война и мир. Том 1-2 - Лев Толстой Страница 41

В назначенный час, напудренный и выбритый,князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m-lle Бурьен иархитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своемуположению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь.Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший кстолу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе МихайлеИвановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все людиравны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас стобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.

В столовой, громадно-высокой, как и всекомнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждымстулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям ипостоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которойдолжен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него,золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшуюнапротив такой же громадной рамы с дурно-сделанным (видимо, рукою домашнегоживописца) изображением владетельного князя в короне, который должен былпроисходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрейсмотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с темвидом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.

— Как я узнаю его всего тут! — сказал онкняжне Марье, подошедшей к нему.

Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата.Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в нейблагоговение, которое не подлежало обсуждению.

— У каждого своя Ахиллесова пятка, — продолжалкнязь Андрей. — С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этоймелочности!]

Княжна Марья не могла понять смелости сужденийсвоего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемыешаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленносвоими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядкудома.

В то же мгновение большие часы пробили два, итонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из-под висячихгустых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановилисьна молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какоеиспытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, котороевозбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потомнеловким движением потрепал ее по затылку.

— Я рад, я рад, — проговорил он и, пристальноеще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. — Садитесь,садитесь! Михаил Иванович, садитесь.

Он указал невестке место подле себя. Официантотодвинул для нее стул.

— Го, го! — сказал старик, оглядывая ееокругленную талию. — Поторопилась, нехорошо!

Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как онвсегда смеялся, одним ртом, а не глазами.

— Ходить надо, ходить, как можно больше, какможно больше, — сказал он.

Маленькая княгиня не слыхала или не хотеласлышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, икнягиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня ещеболее оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городскиесплетни.

— La comtesse Apraksine, la pauvre, a perduson Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина,бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои, ] — говорила она,всё более и более оживляясь.

По мере того как она оживлялась, князь всёстроже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее исоставив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к МихайлуИвановичу.

— Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте-тонашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына втретьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё егопустым человеком считали.

Михаил Иванович, решительно не знавший, когдаэто мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужендля вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам незная, что из этого выйдет.

— Он у меня тактик великий! — сказал князьсыну, указывая на архитектора.

И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте инынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежденне только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие иазбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожныйфранцузишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных иСуворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никакихполитических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая-токукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делаютдело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и свидимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.

— Всё кажется хорошим, что было прежде, —сказал он, — а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставилМоро, и не умел из нее выпутаться?

— Это кто тебе сказал? Кто сказал? — крикнулкнязь. — Суворов! — И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. —Суворов!.. Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы вплену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сиделихофс-кригс-вурст-шнапс-рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, этихофс-кригс-вурст-раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж МихайлеКутузову сладить? Нет, дружок, — продолжал он, — вам с своими генералами противБонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своясвоих побиваша. Немца Палена в Новый-Йорк, в Америку, за французом Моропослали, — сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделаноМоро вступить в русскую службу. — Чудеса!.. Что Потемкины, Суворовы, Орловыразве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил.Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!..

— Я ничего не говорю, чтобы все распоряжениябыли хороши, — сказал князь Андрей, — только я не могу понять, как вы можететак судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё-таки великийполководец!