Дымка. Черный Красавчик - Виль Джемс Страница 4

В одну из этих диких прогулок, карабкаясь по склону горы, Дымка едва не наскочил на бурого зверька, который спал, свернувшись калачиком, на большом пне. Дымка замер на мгновенье, зверек с ворчанием плюхнулся наземь и пустился наутек.

Дымка не долго раздумывал, остаться ли ему на месте, повернуть ли назад или припустить за зверьком и выяснить, как и что. Нагнув шею, он бросился по следам мохнатого малыша. Он несся по валежнику, перелетая через лужи, нырял под ветвями. Он настигал и продолжал бы мчаться хоть до самого края света, когда в самый разгар погони справа послышался треск и шум, будто неслась лавина. Еще мгновенье – и большая круглая бурая голова вынырнула из копны сломанных веток и кустарника. Дымка увидел два маленьких горящих глаза и длинные сверкающие клыки. Грозный рев потряс горы. Дымка взрыл землю копытами и бросился вспять.

Его сердце готово было выскочить из груди, когда он вырвался из леса на открытое место; он не мог взять в толк, как это маленький комочек меха превратился в бешеный ураган. Ему не приходило в голову, что у мохнатого малыша, как и у него, была мать.

Но Дымка учился быстро, и на собственном опыте и от матери он узнавал обо всем, что было в лесу и на равнинах. Так, однажды у подножия гор мать шла впереди, а он плелся за нею по пыльной раскаленной дороге к прохладным, тенистым местам. Вдруг послышался звук трещоток, и мать бросилась с тропинки в сторону как подстреленная. Дымка невольно рванулся за ней, и вовремя, потому что слева, в каком-нибудь футе от дороги, извивался жгут, который вскинулся вверх и просвистел мимо его голени. Дымка стоял на приличном расстоянии и, храпя, смотрел, как жгут снова свился в пружину. На этот раз ему не захотелось сунуться ближе и обнюхать грязно-желтую гадину. Мать заржала, в ее ржании было предостережение, и Дымка снова взглянул на змею. Теперь он зарубил урок на носу и в другой раз, услышав звук погремушки, отпрянул бы мгновенно, как мать.

Коротко говоря, Дымка набирался ума, и при этом ему очень везло. Царапины – все, что доставалось ему при лазанье по горам, а царапины в счет не шли. Кожа на нем натягивалась все туже, а кровь, которая текла по его жилам, текла из крепкого, стойкого сердца.

Маленькой лошади очень хотелось жить. Дымка старался ничего не пропустить в жизни. Если он слышал, что где-нибудь хрустнула ветка, он настораживал уши, а иной раз и шел на звук, чтобы выяснить, почему это ветка хрустнула так, а не иначе; он шел за барсуком, пока не загонял его в нору; он бродил вокруг дерева и смотрел, как спасается от него, распушив хвост, рыжая белка. Встречались и вонючки, но тут запах брал верх над любопытством, и он держался от них поодаль.

Дымке случалось иметь дело со всеми дикими животными, какие водились в этих краях, кроме льва и волка. Его мать не заглядывала в те места, где бродили разбойники, и, если табуну случалось учуять их по соседству, он ударялся в бегство. Дымке пришлось повстречаться и с ними и даже повздорить, но это было позже, иначе мне, верно, не пришлось бы теперь рассказывать о Дымке.

Первое крупное событие в жизни Дымки случилось, когда ему исполнилось четыре месяца. Ничто не предвещало этого события – ни черное небо, ни грозные ветры, и в ту минуту, когда оно пришло, молодой жеребенок как раз отгонял с задней части своего тела нескольких надоедливых мух. Короткий хвост его работал, точно маятник, легкий ветерок колыхал его гриву и напевал колыбельную песню, пролетая сквозь ветви сосны, укрывавшей тенью его мать.

Мать спала, спал и весь табун, и когда ковбой, ехавший вверх по каньону, заметил их, то он понял, что может объехать табун стороной и очутиться над ним, прежде чем кто-нибудь подымет тревогу.

Так он и сделал; одна из лошадей почуяла его, подняла голову и захрапела. В мгновенье ока табун проснулся и снялся с места. Вниз по каньону понесся табун, облако пыли, а вдогонку – ковбой.

Дымка не отставал, он скакал рядом с вожаком и в первый раз в жизни не думал о том, чтобы выяснить, кто позади. Он скакал изо всех сил – и только.

Хвосты развевались, когда лошади скользили по склону, перепрыгивали через скалы, перелетали через промоины. Сорванные глыбы расшибались о валуны, валуны срывали мертвые бревна. По горам загудел обвал. Но лошади и ковбой опередили его и первыми достигли дна каньона. Когда обвал докатился донизу и на десять футов завалил каньон валунами, стволами деревьев и землей, табун был далеко и несся уже в полумиле по холмам у края равнины.

Здесь, на равнине, облако пыли немного рассеялось. Дымка смог оглянуться назад и впервые увидел человека. По тому, как вела себя мать и весь табун, по тому, как они неслись, стараясь во что бы то ни стало уйти от него, Дымка понял, что это какое-то особенное животное – животное, с которым лошади не приходится спорить и драться, животное, от которого только и можно спастись бегством.

Но, видно, и в бегстве не было спасенья, потому что всадник летел за ними по пятам, не отставая ни на шаг, пока не загнал их в широкие ворота большого бревенчатого кораля; Дымке показалось, что бревна кораля – это деревья, которые растут не вверх, а вбок. Дымка видел, что им не прорваться через эти деревья, он прижался потеснее к материнскому боку. Табун пустился вокруг по загону, большие ворота закрылись. Обезумевший табун вернулся назад и встретился с кривоногим, одетым в кожу, загорелым человеком.

Дымка вздрогнул, увидев, как это странное существо потянуло за собой лошадь – лошадь, которая была бы похожа на любую из их табуна, если б не странный кожаный горб у нее на спине. Потом человек, приблизившись к ней, снял с ее спины кожаный горб, лошадь встряхнулась и пошла к табуну и к Дымке.

Жеребенок понюхал ее потный бок, будто в этом могла быть разгадка тому, о чем он думал во время погони. Но запах еще больше сбил его с толку, и, отвернувшись от лошади, он уставился на существо, стоявшее на двух ногах.

Молнии часто сверкали в горах, где Дымка провел это лето, несколько раз он видал там и пожары. Эти молнии и огонь были большой загадкой для жеребенка, и, когда он увидел, что человек сделал быстрое движение рукой и в руке у него оказался огонь, а потом дым пошел у него изо рта, – он совсем растерялся. Он стоял остолбенев и смотрел на человека… Потом та же рука, в которой был огонь, опустилась и подняла с земли кольцо веревки, сделала петлю, и человек направился к табуну. При этом движении табун понесся по коралю и поднял пыль. Дымка услышал свист веревки, пролетевшей мимо него, и петля упала на голову одной из лошадей. Лошадь остановилась, человек подвел ее к кожаному горбу, который лежал на земле, и взгромоздил этот горб ей на спину. Человек вскочил в седло, и тут Дымка впервые увидел, как борется лошадь с двуногим существом.

Это было необычайное зрелище. Дымка не раз видал игры и драки товарищей по табуну, он и сам умел и брыкаться, и прыгать, но никогда в жизни он не видел того, что выделывала под седлом эта лошадь. Он понимал, что лошадь борется, мечется изо всех сил своих, чтобы сбросить с себя седока. Дымка весь затрясся, когда услышал, как лошадь визжит. Он никогда не слыхал, чтобы его родичи издавали подобные звуки, но он понимал их значение. Он и сам когда-то завизжал так, когда койот впился зубами ему в поджилки.