Благостный четверг - Джон Эрнст Стейнбек Страница 39

– Только чур не мелочью! – сказал Джонни. – Meлочь можешь себе оставить.

– Ну и дети пошли! – изумился Эдди. – Никакого уважения к старшим. Да скажи я такое своему отцу…

– А твой отец тоже устраивал обманную лотерею? – спросил Джонни.

– Слушай, Джонни, – сказал Уайти II. – По-моему, ты плохой мальчик. Знаешь, куда потом попадают все плохие мальчики?

– Знаю. Я там был, – сказал Джонни.

– Да дайте вы ему тридцать пять центов! – крякнул Мак.

Кто знает, какие чаяния и вожделения дремлют в душе любого из нас! За сломанным носом и недобрым глазом может скрываться самое нежное сердце, за позой, за мифами и символами Джо Элеганта – горячее желание быть человеком. Дайте людям возможность хотя бы на один вечер быть кем они хотят – и вы узнаете самые сокровенные тайны!

Тему «Белоснежка и семь гномов» для маскарада выбрали в какой-то мере из-за Элена. Уж больно подходила ему роль гнома-переростка. Но когда Элен узнал всю сказку до конца и у него сложилось о ней самое ясное представление, на какое он был способен, он вдруг заявил, что желает быть Прекрасным принцем. Он уже представлял, как вышагивает в белых шелковых штанах по колено и в камзоле, поглаживая рукой эфес короткого меча.

Ему предлагали лучшие роли гномов – Ворчуна и Добряка. Однако Элен не хотел расставаться с мечтой. Или он нарядится Прекрасным принцем, или вообще не придет. На том и дружба врозь.

– Ладно, – сказал Мак, – поступай как знаешь. Хотел я тебе помочь с костюмом гнома, но Принца мне не осилить. Хочешь быть Принцем – сам ломай башку над костюмом…

– Ну и подумаешь, – сказал Элен, – обойдусь без твоей помощи. Ты, небось, сам хотел быть Прекрасным принцем. Завидно, вот и злишься.

– Ничего не завидно, – сказал Мак, – я буду деревом.

– Как это?

– А так. Где действие сказки происходит? В лесу. Вот я и буду деревом – чтоб не выделяться…

Элен вышел и уселся под кипарисом. Он был мрачен и немного испуган: мысли не приходили, а когда он пытался их искать и вроде бы находил, они с кудахтаньем разбегались. И все же решение Элена было непоколебимо. Нельзя подводить народ. Человеку, осужденному на президентство, не пристало рядиться в гнома… Поэтому спустя время Элен зашел с черного хода в «Медвежий стяг» и попросил Джо Элеганта помочь с костюмом.

– Поможем. В лучшем виде, – заверил Джо, зловредно улыбаясь.

По всему Консервному Ряду открывали чемоданы – запах нафталина тек на улицу с обеих сторон и густо стоял посередине. Во всяком доме сказочный сюжет переиначивали в расчете на свой гардероб. По негласному уговору никто не наряжался Белоснежкой.

Утром Док проснулся в Западной биологической на полу, ломило каждую косточку. Немного полежал, пытаясь найти ту часть, которая сильнее всего болела. Caмое обидное и противное было то, что вчера он сам, чуть ли не силком, в порыве пьяной щедрости уложил Брехуню на единственную койку. А может, виной не щедрость, а проклятая тяга к самопожертвованию, самоистязанию? Приподнявшись на ноющем локте, Док поглядел на Брехуню: тот сладко спал, похрапывал негромко и уютно; желтые волосы вокруг зеркально-розовой макушки напоминли гало вокруг небесного светила.

– Подъем! – в ярости крикнул Док.

Глаза Брехуни открылись – тускло блеснули.

– А что на завтрак?

– На завтрак? Я думал, у порядочных людей бывает похмелье.

– Да, опохмелиться бы не мешало, – с достоинством произнес Брехуня. – Может, выпьем пивка?

– Что, голова болит?

– Болит.

– Суставы ломит?

– Ломит.

– Чувствуешь упадок сил из-за пониженного давления?

– Чувствую. Я вообще чуть жив.

– Тогда я рад! – Док потер руки. – За пивом пойдешь ты!

Тусклые глаза отчаянно округлились.

– Плачу половину, только иди сам!

– Не пойду, – отрезал Док.

– А если я тебе одолжу твою долю?..

– Все равно не пойду.

– Ладно, подай мне брюки, – уныло промолвил Брехуня. Покопавшись в кармане, протянул Доку две монетки, в двадцать пять и в десять центов.

– Мало, – сказал Док.

– Господи! Сколько же тебе надо?

– Два доллара.

– Да ведь это на шесть бутылок!

– Вот и хорошо. Хоть раз выпью за твой счет!

Брехуня еще глубже запустил руку в карман брюк и вытащил две бумажки по одному доллару.

– Ладно, – вздохнул он, – придется списать на культурный отдых…

Док надел брюки и рубаху и отправился в лавку. Взяв пива, он не спешил домой. Быстро осушив одну бутылку, принялся смаковать другую, Джозеф-Мария тем временем рассказывал ему о маскараде…

В лаборатории Док поставил четыре оставшихся бутылки на стол.

– А где сдача? – спросил Брехуня.

– Вот где, – Док похлопал себя по животу. К Доку начинало возвращаться хорошее настроение. Вид у Брехуни был ошарашенный. – Что, старая шельма, поддел я тебя? – спросил Док с ликованием. – Ты для меня загадка. Миллионер, а дрожишь над каждым центом, норовишь выпить на дармовщину. Отчего это так?

– Дай пива. А то я сейчас умру.

– Умирай, только подольше. Приятно смотреть, как ты умираешь… Так почему ты такой скупердяй?

– Моей вины тут нет! – принялся объяснять Брехуня. – Такое уж сейчас умонастроение. Можно это назвать американским умонастроением. Наши проклятые налоговые законы порождают новый тип психики. Я говорю не о психических расстройствах, а именно о новом психическом типе. Еще два-три поколения – и мы произведем новый человеческий вид… Теперь можно пива?

– Нет.

– Если у человека водятся деньги, и он хочет что-то купить, он уже не думает как простачок: «По карману ли мне это?» Он думает, как бы с помощью самой покупки убавить налоги. Вся нация обрекается на нечестность, потому что честность наказуема… Но в моем случае все гораздо страшнее… Дай, пожалуйста, бутылку, тогда доскажу…

– Нет уж, ты прежде доскажи.

– Не я составлял эти налоговые законы, – трясясь, сказал Брехуня. – Только отдельные индивиды способны творить, но закон не позволяет жертвовать деньги личностям. Группам, организациям – пожалуйста. Но что способны создавать группы? В лучшем случае бухгалтерские книги. Чтобы получить часть моих пожертвований, индивид должен примкнуть к какой-то группе, потерять свою индивидуальность и способность к творчеству. Не я устанавливаю законы. И я ненавижу эти законы, которые душат щедрость и превращают благотворительность в бизнес. Как ни прискорбно, я вынужден поступать, как все. Знаю, тебе нужен микроскоп, но не могу тебе его подарить! Из-за налогов микроскоп, который стоит четыре сотни, обойдется мне в тысячу двести долларов. Потому что если я подарю его какому-нибудь институту, мне снизят налоги на тысячу шестьсот. Так что видишь, сколько я на тебе потеряю… Даже если тебе за научные изыскания присудят премию, ее почти всю съест налог! Ей-богу, я не против налогов. Однако я принципиально против законов, из-за которых благотворитель не может дарить от полноты сердца, а должен все время заниматься низменной бухгалтерией!.. А теперь дай мне пива, или я… – Брехуня был весь в испарине.