Преступление и наказание - Федор Достоевский Страница 39

– Я предполагал и рассчитывал, – замямлил он, – что письмо,пущенное уже с лишком десять дней, даже чуть ли не две недели…

– Послушайте, что ж вам все стоять у дверей-то? – перебилвдруг Разумихин, – коли имеете что объяснить, так садитесь, а обоим вам, сНастасьей, там тесно. Настасьюшка, посторонись, дай пройти! Проходите, вот вамстул, сюда! Пролезайте же!

Он отодвинул свой стул от стола, высвободил немногопространства между столом и своими коленями и ждал несколько в напряженномположении, чтобы гость «пролез» в эту щелочку. Минута была так выбрана, чтоникак нельзя было отказаться, и гость полез через узкое пространство, торопясьи спотыкаясь. Достигнув стула, он сел и мнительно поглядел на Разумихина.

– Вы, впрочем, не конфузьтесь, – брякнул тот, – Родя пятыйдень уже болен и три дня бредил, а теперь очнулся и даже ел с аппетитом. Этовот его доктор сидит, только что его осмотрел, а я товарищ Родькин, тоже бывшийстудент, и теперь вот с ним нянчусь; так вы нас не считайте и не стесняйтесь, апродолжайте, что вам там надо.

– Благодарю вас. Не обеспокою ли я, однако, больного своимприсутствием и разговором? – обратился Петр Петрович к Зосимову.

– Н-нет, – промямлил Зосимов, – даже развлечь можете, – иопять зевнул.

– О, он давно уже в памяти, с утра! – продолжал Разумихин,фамильярность которого имела вид такого неподдельного простодушия, что ПетрПетрович подумал и стал ободряться, может быть отчасти и потому, что этотоборванец и нахал успел-таки отрекомендоваться студентом.

– Ваша мамаша… – начал Лужин.

– Гм! – громко сделал Разумихин. Лужин посмотрел на неговопросительно.

– Ничего, я так; ступайте…

Лужин пожал плечами.

– Ваша мамаша, еще в бытность мою при них, начала к вамписьмо. Приехав сюда, я нарочно пропустил несколько дней и не приходил к вам,чтоб уж быть вполне уверенным, что вы извещены обо всем; но теперь, к удивлениюмоему…

– Знаю, знаю! – проговорил вдруг Раскольников с выражениемсамой нетерпеливой досады. – Это вы? Жених? Ну, знаю!.. и довольно!

Петр Петрович решительно обиделся, но смолчал. Он усиленноспешил сообразить, что все это значит? С минуту продолжалось молчание.

Между тем Раскольников, слегка было оборотившийся к нему приответе, принялся вдруг его снова рассматривать пристально и с каким-тоособенным любопытством, как будто давеча еще не успел его рассмотреть всего иликак будто что-то новое в нем его поразило: даже приподнялся для этого нарочно сподушки. Действительно, в общем виде Петра Петровича поражало как бы что-тоособенное, а именно нечто как бы оправдывавшее название «жениха», такбесцеремонно ему сейчас данное. Во-первых, было видно и даже слишком заметно,что Петр Петрович усиленно поспешил воспользоваться несколькими днями встолице, чтоб успеть принарядиться и прикраситься в ожидании невесты, что,впрочем, было весьма невинно и позволительно. Даже собственное, может быть дажеслишком самодовольное, собственное сознание своей приятной перемены к лучшемумогло бы быть прощено для такого случая, ибо Петр Петрович состоял на линиижениха. Все платье его было только что от портного, и все было хорошо, кромеразве того только, что все было слишком новое и слишком обличало известнуюцель. Даже щегольская, новехонькая, круглая шляпа об этой целисвидетельствовала: Петр Петрович как-то уж слишком почтительно с ней обращалсяи слишком осторожно держал ее в руках. Даже прелестная пара сиреневых,настоящих жувеневских, перчаток свидетельствовала то же самое, хотя бы темодним, что их не надевали, а только носили в руках для параду. В одежде жеПетра Петровича преобладали цвета светлые и юношественные. На нем былхорошенький летний пиджак светло-коричневого оттенка, светлые легкие брюки,таковая же жилетка, только что купленное тонкое белье, батистовый самый легкийгалстучек с розовыми полосками, и что всего лучше: все это было даже к лицуПетру Петровичу. Лицо его, весьма свежее и даже красивое, и без того казалосьмоложе своих сорока пяти лет. Темные бакенбарды приятно осеняли его с обеихсторон, в виде двух котлет, и весьма красиво сгущались возле светло выбритогоблиставшего подбородка. Даже волосы, впрочем чуть-чуть лишь с проседью,расчесанные и завитые у парикмахера, не представляли этим обстоятельствомничего смешного или какого-нибудь глупого вида, что обыкновенно всегда бываетпри завитых волосах, ибо придает лицу неизбежное сходство с немцем, идущим подвенец. Если же и было что-нибудь в этой довольно красивой и солидной физиономиидействительно неприятное и отталкивающее, то происходило уж от других причин.Рассмотрев без церемонии г-на Лужина, Раскольников ядовито улыбнулся, сноваопустился на подушку и стал по-прежнему глядеть в потолок.

Но господин Лужин скрепился и, кажется, решился не примечатьдо времени всех этих странностей.

– Жалею весьма и весьма, что нахожу вас в таком положении, –начал он снова, с усилием прерывая молчание. – Если б знал о вашем нездоровье,зашел бы раньше. Но, знаете, хлопоты!.. Имею к тому же весьма важное дело помоей адвокатской части в сенате. Не упоминаю уже о тех заботах, которые и выугадаете. Ваших, то есть мамашу и сестрицу, жду с часу на час…

Раскольников пошевелился и хотел было что-то сказать; лицоего выразило некоторое волнение. Петр Петрович приостановился, выждал, но таккак ничего не последовало, то и продолжал:

– …С часу на час. Приискал им на первый случай квартиру…

– Где? – слабо выговорил Раскольников.

– Весьма недалеко отсюда, дом Бакалеева…

– Это на Вознесенском, – перебил Разумихин, – там два этажапод нумерами: купец Юшин содержит; бывал.

– Да, нумера-с…

– Скверность ужаснейшая: грязь, вонь, да и подозрительноеместо; штуки случались; да и черт знает кто не живет!.. Я и сам-то заходил поскандальному случаю. Дешево, впрочем.

– Я, конечно, не мог собрать стольких сведений, так как исам человек новый, – щекотливо возразил Петр Петрович, – но, впрочем, двевесьма и весьма чистенькие комнатки, а так как это на весьма короткий срок… Яприискал уже настоящую, то есть будущую нашу квартиру, – оборотился он кРаскольникову, – и теперь ее отделывают; а покамест и сам теснюсь в нумерах,два шага отсюда, у госпожи Липпевехзель, в квартире одного моего молодогодруга, Андрея Семеныча Лебезятникова; он-то мне и дом Бакалеева указал…

– Лебезятникова? – медленно проговорил Раскольников, как бычто-то припоминая.

– Да, Андрей Семеныч Лебезятников, служащий в министерстве.Изволите знать?

– Да… нет… – ответил Раскольников.

– Извините, мне так показалось по вашему вопросу. Я былкогда-то опекуном его… очень милый молодой человек… и следящий… Я же радвстречать молодежь: по ней узнаешь, что нового. – Петр Петрович с надеждойоглядел всех присутствующих.