Жак - Жорж Санд Страница 38

И вдруг откуда-то выскочил человек — мне показалось, что это один из наших доезжачих, ибо он был одет приблизительно так же, как они; ему удалось удержать лошадь, которая чуть было не вырвалась. У меня уже пропало всякое желание испробовать ее резвость. Незнакомец помог Сильвии взобраться на лошадь, а лишь только она села в седло, подал ей поводья, но она хлыстом ударила его по пальцам, воскликнув: «Ах, вот как!» — странным тоном, выражавшим и удивление и насмешку. Незнакомец исчез в зеленых зарослях так же внезапно, как и появился, и я, сгорая от любопытства, спросила у Сильвии, что это значит.

— О, ничего! — ответила она. — Неловкий доезжачий оцарапал мне руку. Вот уж усердие не по разуму!

— И за это ты ударила человека хлыстом?

— А почему же не ударить? — ответила она и пустила лошадь в галоп.

Мне пришлось последовать за ней. Меня нисколько не удовлетворило ее объяснение и по меньшей мере удивило то, что Сильвия так обращается с людьми моего мужа. Я спросила у доезжачих, сопровождавших нас, как зовут неожиданно появившегося мужчину; они сказали, что никогда прежде его не видели.

Несколько часов мы были заняты охотой, и, казалось, у Сильвии ничего другого и не было на уме. Я внимательно наблюдала за ней, заподозрив, что возникшее в лесу привидение просто-напросто отвергнутый ею поклонник. То, что произошло на обратном пути, вызывает у меня новые предположения.

Мы возвращались проселком, при свете взошедшей луны; право, такого прекрасного вечера еще не случалось в этом году: было довольно свежо, но лунное сияние так красиво озаряло пейзаж, в воздухе разливались такие приятные запахи душистых растений, избирающих себе место по берегам ручьев, и так сладко пел соловей, что я была расположена к романтическим мыслям. Жак предложил для сокращения пути поехать другой дорогой.

— Лошадям она довольно тяжела, — сказал он мне, — до сих пор я не решался возить тебя по ней; но раз нынче ты так расхрабрилась, что хотела испробовать побежку Шуимана, у тебя, я думаю, хватит смелости и на то, чтобы спуститься по крутой тропке.

— Разумеется, — ответила я, — раз ты считаешь, что это не опасно.

И мы тронулись в весьма живописном порядке. Во главе двигался целый отряд загонщиков и егерей в сопровождении собак; пешие несли убитого кабана, который оказался огромным; далее следовали верховые, а в середине — хозяева; наша процессия огибала холм черной полосой, и от времени до времени сумрак прорезала искра, когда чей-нибудь конь подковой ударял о кремень; за нами медленно двигался отряд пеших егерей с собаками, и с обоих концов каравана, победно перекликаясь, раздавались звуки медных охотничьих рожков. Когда мы были на самом крутом месте спуска, Жак сказал одному из егерей, чтобы тот взял мою лошадь под уздцы и свел ее вниз; затем он предложил Сильвии подурачиться.

— Подурачиться? — переспросила она. — Пустить лошадей сразу отсюда в долину?

— Да, — ответил Жак. — Ручаюсь, что Шуиман в целости и сохранности доставит тебя, если ты не будешь ему мешать.

— Идет! — согласилась наша сумасбродка, и, не слушая моих упреков и воплей, они стрелой помчались по гладкому, крутому склону. У меня по всему телу выступил холодный пот, замерло сердце и снова начало биться лишь в то мгновение, когда я увидела, что оба всадника благополучно спустились к подножию холма. Лишь тогда я заметила, что верховые, ехавшие впереди, уже находятся далеко от меня, так как мою лошадь вел по уздцы пеший егерь, а все, кто двигался позади нас, пораженные, вероятно, смелостью Жака и Сильвии, остановились и смотрели на них; словом, я осталась одна на тропинке, довольно далеко от всех, лошадь мою держал под уздцы чужой человек.

Всякие россказни о ворах и привидениях, всю последнюю неделю мелькавшие у меня в голове, вновь пришли мне на ум, и человек, шагавший рядом со мной, вдруг начал внушать мне невероятный страх. Я внимательно смотрела на него и находила, что он не похож ни на одного из егерей мужниной охоты. Зато мне показалось, что я узнаю в нем того самого таинственного незнакомца, которого Сильвия наградила утром таким ловким ударом хлыста. Однако я тогда не успела разглядеть как следует его одежду, а лицо его закрывала широкополая соломенная шляпа — видна была только черная борода, от которой, как мне казалось, за версту отдавало разбойником. Теперь же, хоть он был совсем близко от меня, я видела его еще хуже, потому что в седле я возвышалась над ним, и шляпа совсем уж заслоняла его лицо. Но так как он шел спокойно и молчал, я постепенно ободрилась. Я ведь не Знаю всех лесников и любителей охоты из числа крестьян, которые с разрешения Жака присоединяются к нам, как только услышат в долине звук охотничьего рога. Зачастую, возвращаясь с охоты, муж приглашает их к нам подкрепиться вместе с доезжачими. Почти все они носят блузы и соломенные шляпы. Словом, я уже перестала бояться и поверила Сильвии — ведь она вполне способна была ударить егеря, как рабовладельцы бьют негров. Осмелев, я заговорила со своим проводником и спросила у него, нельзя ли уже мне ехать одной по дороге.

— О, нет еще! — ответил он.

Самый звук его голоса и почти молящие интонации ответа были совершенно необычны для псаря, и меня снова обуял страх. «Будь у меня столько смелости, как у Сильвии, — пришла мне мысль, — я бы со всего размаху ударила хлыстом этого разбойника, и пока он с изумленным видом потирал бы себе руку, я бы подняла лошадь в галоп и живо догнала остальных охотников». Но, во-первых, я ни за что не решилась бы на такой поступок, а во-вторых, если этот человек действительно наш слуга, мой удар оказался бы самой дикой наглостью. Предаваясь таким размышлениям, я, однако, заметила, что мы без всяких происшествий приближаемся к верховым, и когда я уже собиралась каблуком подогнать лошадь, чтобы вырваться из рук загадочного спутника, он повернул ко мне голову и, подняв руку, засучил рукав блузы. На запястье у него блеснул золотой обруч, и я узнала свой браслет. У меня перехватило дыхание, не было сил крикнуть, а незнакомец, выпустив уздечку, остановился у дороги и произнес вполголоса следующие странные слова: «Вся моя надежда на вас». Затем он исчез за деревьями, а я, ни жива ни мертва, пустила лошадь вскачь.

Больше всего меня огорчает и даже мучает то, что по воле судьбы между мною и этим человеком появилась какая-то тайна. Теперь я хорошо вижу, какие плачевные последствия имеет история с браслетом, и еще больше, чем прежде, боюсь рассказать о ней Жаку. Что, если он разыщет дерзкого и вызовет на дуэль? Что, если он обвинит меня в неосторожности и просто в легкомыслии? Какая я несчастная! Ведь я же действительно думала, что бросила браслет самому Жаку! А тот, кто подобрал золотой браслет, вообразил, будто я романическая особа, которую легко покорить поцелуем в темноте и арией, сыгранной на флейте. Я теперь так досадую на себя, зачем не поговорила с ним, не объяснила ему свою ошибку и не потребовала браслет обратно. Быть может, незнакомец и отдал бы его. Но ведь я тогда совсем потеряла голову, как это всегда со мной случается, когда необходимо проявить лишь немного хладнокровия. Я попыталась узнать у Сильвии, что она думает о незнакомце. Она сказала, что я просто сумасшедшая, что в нашей долине нет ни одного мужчины, кроме Жака. А тот, которого видел садовник, вероятно, воришка — залез, чтобы нарвать фруктов; тот же, который играл на флейте, — бродячий комедиант, а еще вернее — разъездной приказчик, заночевавший в деревне на постоялом дворе: он для забавы перепрыгнул через канаву, окружавшую сад, а потом похвастается в каком-нибудь кабачке, что у него в дороге было романическое приключение. Относительно человека, которого Сильвия ударила хлыстом, она по-прежнему утверждает, что это был крестьянин; и вот я не осмеливаюсь рассказать ей о человеке, подобравшем браслет, так как мне крайне обидно думать, что незнакомец, завладевший залогом моей благосклонности, просто-напросто приказчик или бродячий музыкант.