Дети века - Кнут Гамсун Страница 34

– Я только что был у него, – сказал доктор.– Ему не так уж плохо, потери крови нет, не более, как контузия, как называется у нас.

Фру Адельгейд надеется, что мужчины разговорятся между собой и бежит наверх к Виллацу. Бедная она! Невесело прощаться с сыном, с пением, с музыкой, с веселыми разговорами.

Когда она сошла вниз, все молчали. Она принесла несколько книг с картинками.

– Вот, дети, Виллац дает вам эти книги. А теперь будем кушать пирожное; хочешь, Марианна? Конечно. И ты, Феликс? Вот так…

– Он скоро готов? – спрашивает поручик.

– Сейчас. Ах, если бы не приходилось отправлять его так далеко. И собственно, зачем?

– Вовсе это не так далеко, фру, – пытается утешить ее Хольменгро.– Пароход большой, хороший; в воскресенье он уже будет на месте.

Фру Адельгейд улыбается против воли.

– Воскресенье как раз день, когда следует приезжать в Англию!

Господин Хольменгро тоже улыбается; да, английское воскресенье не весело.

– Я не знаю ничего веселого в этой стране.

– Фру – немка? – спрашивает доктор Мус.

– Да, слава Богу! – отвечает она и не слушает продолжения речи.

Вообще этот маленький человечек вовсе не так симпатичен, как часто бывают маленькие мужчины. Он сидел и рассматривал картины будто у себя дома, где тоже были литографии. О чем он думал? Фру Адельгейд сказала:

– В английских домах есть что-то, напоминающее отель. Я была во многих местах, и везде одно и то же. Слуги в костюмах кельнеров, сервировка изысканная, дамы обращаются в бегство тотчас после обеда. Прежде я думала, что люблю высокие дома, но…

– Отец мой, – заговорил доктор Мус, – юрист, ездил на конгресс в Англию. И он не хвалил ни тамошней жизни, ни людей.

– И какой это немузыкальный народ, – продолжала хозяйка, – они нанимают людей, чтобы играли и пели у них дома, нанимают, чтобы пели в церквах.

Доктор заметил:

– Такой культурный народ вряд ли часто посещает церковь.

– А что может стоить орган? – внезапно спросила фру Адельгейд.– Небольшой, в несколько труб? Что, если бы у нас был такой органчик в церкви?

– Это вещь достижимая, – сказал Хольменгро.– И, вероятно, один из учителей умеет играть. Это можно устроить.

Поручик сделал несколько шагов к окну, чтобы взглянуть, нет ли сигнала о приближении парохода. Вернувшись и сев, он переодел кольцо на левую руку. Он, вероятно, подумал, что фру Адельгейд достаточно наговорилась и решил сменить ее, попросив пойти и взглянуть, что делает Виллац. Он начал разговаривать с Хольменгро о делах.

– Я ответил вам как-то зимой, что у меня нет леса для построек здесь на месте. Теперь я снова объехал лес, и, кажется, еще кое-что найдется. Но теперь, вероятно, для вас уже поздно?

– Вовсе нет; надо его много. В скором времени нам опять нужен будет лес.

А какого размера?

– Некрупный. Есть восемь дюймов, десять локтей.

– В других местах это называется крупным. Прекрасный строевой лес. Я его весь покупаю у вас.

Человек, стоявший на стороже, дал сигнал: пароход приближается.

Фру Адельгейд сходит сверху с сыном. Виллац в дорожном костюме. Он совсем притих. Мать и сын успели еще пройти в зал и немного помузицировать на прощание. Как они пели! Они пели дуэт, песнь матери-лебедя и ее сына возносилась к небу.

– Фру поет? – спросил доктор Мус, прислушиваясь.– Это по-итальянски? Надевая перчатки перед уходом, поручик снова переодел кольцо на правую руку. Это любопытное переодевание кольца вряд ли имело какое-либо значение; то была просто привычка, плохая привычка.

Все пошли вниз по пригорку; все общество шло пешком. Виллац присоединился к детям, и они побежали; такой длинноногой, как Марианна, трудно было найти второй! Доктор с поручиком шли последние. Доктор спросил:

– Говорят, Сегельфосс совершенно изменился. Вы вообще довольны преобразованиями?

– Ах, это вы, доктор? Благодарю вас, я доволен. Откуда вы сами родом?

– С запада. А что?

– Я вспомнил несколько рекрутов, которых обучал.

– Рекрутов?

– Не объясняйте, прошу, моих слов иначе. Это были рослые, красивые парни. Вы напоминаете их, говоря. Как вы сказали, ваша фамилия.

– Мус.

– Мус?

Доктор пожевал кончик усов и спросил:

– А ваша – Хольмсен?

– Да.

– Может быть, фон Хольмсен?

– Нет, просто Хольмсен.

Казалось, они поквитались; но доктор вдруг засмеялся от удовольствия, а поручик смотрел на него с удивлением. Во взгляде его отражалось равнодушие, с некоторым удивлением видел он перед собой этого человека. Но он счел ниже своего достоинства спросить о причине смеха.

Виллац вернулся к отцу и сказал:

– Будь добр, присмотри за Беллой.

– Конечно, мой друг.

– Кто это Белла? – спросил доктор, не смущаясь.

– Моя лошадь.

– Господи Иисусе!

Виллац посмотрел на доктора, и в его глазах появилось смущение, вроде как в глазах отца.

– Это моя верховая лошадь, – объяснил он.

– Я в твоем возрасте не знал ни словечка по-латыни, – сказал доктор.– Отец и мать должны радоваться, что у них сын такой молодец, как ты. И доктор ласково кивнул Виллацу.

Но Виллацу, вероятно, до сих пор не приходилось слышать такого странного обращения; он ничего не понимал; с ним говорили на родном языке, а ему казалось, что это какое-то неведомое наречие.

Отец улыбнулся, глядя на него.

– Ты не понимаешь, что сказал доктор. Ведь ты не всегда и Мартина понимаешь? – спросил он.

– Кто это Мартин? – перебил доктор.

– Один из моих рабочих.

Они подошли к пристани. Пароход уже стоял там. Поручик и жена пошли на борт с сыном. И доктор Мус последовал за ними.

– Одну минуту! – обратился он к поручику.– Я только хотел спросить, где я могу увидать вашего рабочего Мартина? Он, без сомнения, образованный человек.

Поручик покачал головой и ответил:

– В следующий раз, когда вы посетите Сегельфосс, например, чтобы попрощаться, так увидите вход в желтый домик при входе в усадьбу. Там найдете рабочего Мартина.

– Благодарю. Если только к тому времени окажется еще желтый домик и рабочий Мартин.

Хольменгро живет одиноко, ему не с кем перемолвиться словом, его экономка, фру Иргенс, была прекрасная женщина: она вела хозяйство, смотрела за бельем и платьем, добросовестно наблюдала за детьми и крахмальным бельем хозяина, но она не умела ни играть, ни петь. Если Хольменгро хотел развлечься, он должен был отправляться к поручику в усадьбу. Там был иной мир. Он не был уверен, всегда ли доволен поручик его посещениями, как это можно было знать? Поручик был неизменно вежлив и предупредителен, но холоден и замкнут, при всей своей корректности. Его благородная жена несколько раз выражала удовольствие, когда сосед приходил, и это, казалось, имело известное значение для господина Хольменгро.