Дети века - Кнут Гамсун Страница 32

Странная манера была у Готфрида становиться прямо перед человеком в дверях. Виллац не обратил бы на это внимания, если бы не вспомнил, что в доме жила маленькая девочка, впрочем, уж не очень она маленькая. Она всегда ходила, опустив глаза, а глаза у нее были синие.

Наконец вышла мать Готфрида, поклонилась и пригласила войти.

– Видите ли, я поручила Готфриду задержать вас на дворе, пока я не подотру полы, – сказала она.– У нас был беспорядок.

Виллац вошел; пол был мокрый, его только что вымыли. Но в избе не было никого, кроме трех ребятишек. Изба была темная. Виллац отказался от кофе и увел снова за собой Готфрида.

– Я почти что помню ее, – начал он.– Но сестры твоей нет дома?

– Паулины? Она ушла в лавку.

– Она, должно быть, сравнялась с тобой ростом?

– Да.

– Правда, что Юлий вздул тебя?

Готфрид несколько смутился. – Он не говорил, когда? – Только сказал, что отдул тебя.

– Но он не сказал, в который раз?

– Он только сказал будто ты что-то взял у него.

– А, вот когда! Молчание.

Виллац еще ничего не понимал и спросил:

– Что ты взял?

– Взял? Я только взял у него свою гармонику. Он забыл, что спрятал ее у себя.

– Он тебя вздул?

– Да.

– Тебе было больно?

– Нет.

– Он часто бьет тебя?

– Как только попадусь ему, так и бьет.

Виллац не понимал, что это значит, но возмутился и спросил:

– Вот попытался бы он вздуть меня! Ты получил свою гармошку?

– Да. Только теперь он ее у меня отнял опять. Виллац смотрел на него.

– И. ты оставишь ее ему?

– Этого я не знаю. Попытаюсь вернуть ее.

– Добром у него не возьмешь!

– Он требует за нее два шиллинга.

– Два шиллинга? За твою собственную гармонику?

– Да, так говорит. Молчание.

Виллац стоял, готовясь к важному решению.

– Пойдем к Юлию, – пригласил он Готфрида. Готфрид пошел охотно: Виллац сознавал себя совсем взрослым.

Дело уладилось в одну минуту. Юлий увидал приближавшихся мальчиков и встретил их на дворе, держа губную гармонику в руках. Он тотчас же отдал ее и объявил, что взял ее, чтобы пошутить.

Молодые люди пошли своей дорогой; Готфрид притих от восхищения.

– Ты заметил, как он ее быстро вынес? – спросил он. Виллац бросил:

– Попробовал бы он помешкать!

Они стояли на дороге, где каждому надо было идти в свою сторону: но они не спешили: им не часто приходилось сходиться. Если Готфрид еще подождет немного, может подойти его сестра, и все пойдут вместе.

Виллац вынул свой перочинный нож и начал стругать ветку. Готфрид смотрел на ножичек; ему хотелось бы подержать его немного, пощупать. Вдруг Виллац складывает ножик и протягивает его Готфриду.

– Возьми этот ножик.

Готфрид никогда еще не испытывал такого восторга, у него закружилась голова, он не верил самому себе и взял ножик, говоря:

– Я могу подержать его?

– Я подарю его тебе. Он останется у тебя, когда я уеду.

Но Готфрид не понимал, с кем имел дело; он стоял в нерешительности; глаза у него стали еще больше.

– Нет, а разве ты не боишься? Ну, если отец спросит, где ножик?

– Да ведь этот нож мой, – воскликнул Виллац запальчиво.

Готфрид протянул руки и стал благодарить. И вот дорога исчезла из глаз; мысли унеслись куда-то далеко; он даже не слышал, как Виллац кричал ему:

– Смотри, вот идет Паулина!

Виллац был тоже очень взволнован: это было какое-то удивительное состояние. Паулина между тем подходила все ближе и ближе.

Виллац приосанился и сказал:

– Знаешь, Готфрид, я скоро начну бриться. Готфрид все еще витал где-то далеко и спросил:

– Зачем?

– Зачем? Разве не видишь? – ответил он, проводя по подбородку.

– А бриться не больно?

– Что делать. Ведь нельзя ходить небритым.

Вот и Паулина. Она худая, высокая, одетая во все черное: принарядилась, чтобы идти в лавку; в руках она несла по узлу; на ногах надеты деревянные башмаки, а глаза у нее точно созданы для того, чтобы быть вечно опущенными.

Если бы она вовремя позаботилась освободить руку, она могла бы поздороваться; но этого нельзя было сделать. И вот она останавливается перед ними. Виллац здоровается, и она отвечает ему. Но разговор не клеился, и девушка только изредка взглядывала на брата.

– Посмотри! – сказал Готфрид, и протянул нож с красивой ручкой.– Как ты думаешь, кто подарил мне его?

Паулина посмотрела на Виллаца и снова опустила глаза.

– Смотри, чтобы он не попал Юлию, – предупредил Виллац.

– Отец спрячет его, – ответил Готфрид.

– В таком случае, ты не можешь пользоваться им.

– Нет, иногда можно будет.

Виллац думал, что ножик в таком случае не вполне исполнит свое назначение, и поэтому сказал:

– Нет, ты должен носить его при себе каждый день. А если Юлий отнимет, так напиши мне в Англию.

– Хорошо.

Что-то подумает Паулина о такой силе?

Но Паулина только взглянула на него в то время, как он говорил, а затем опять потупилась.

– В нем два лезвия, – бормотал Готфрид про себя, не отрывая глаз от ножа. Он увидал еще крючок.

– Что это?

– Крючок, чтобы застегивать перчатки, когда едешь верхом, – объяснил Виллац, – но у меня есть другой.

– Ну, как ты поживала все это время? – спросил он Паулину.

Нет, здесь невозможно вести разговор. Паулина только раз подняла глаза, покраснела и ответила:

– Хорошо.

Виллацу оставалось проститься.

Тут начался разговор между сестрой и братом. Виллац долго слышал их позади себя, а когда он обернулся, то Паулина положила свои узелки на землю и вместе с братом рассматривала ножик.

Нет, ничего не выйдет из дружбы с этими старыми товарищами; Паулина была, как другие, а другие – как она. Виллац сначала думал сказать им несколько слов по-английски, чтобы дать им понятие о языке, но теперь увидал, что это совершенно излишнее.