Болотный цветок - Вера Крыжановская Страница 32

Юлианна продолжала бормотать что-то, но Павел Сергеевич уже больше ее не слышал. Перед ним опустилась точно черная завеса, и он без чувств рухнул на ковер. В эту минуту открылась дверь и на пороге показался прибывший из города ксендз.

Лишь несколько часов спустя очнулся Павел Сергеевич от обморока. Вся в слезах ухаживавшая за ним Авдотья подала ему стакан вина, а затем нерешительным голосом доложила, что барыня приказала долго жить.

— Сдохла, проклятая, позор и горе моей жизни! — сжимая кулаки, гневно и болезненно проговорил Павел Сергеевич. — Все она у меня украла. Она причина несчастья Мары!..

Видя удивление и ужас на лице старухи, он вкратце сообщил ей о пропаже Марины.

— Ох, убили они, подлые, нашего ангела! А ведь она себя не пожалела, чтобы избавить вас от горя, — с рыданиями, говорила Авдотья и принялась, всхлипывая, рассказывать пораженному Адаурову подробности замужества Марины.

Не описать того, что перечувствовал Павел Сергеевич в эту минуту. Марина внушала ему чувство обожания, и, несмотря на тревогу за ее судьбу, чистое и святое чувство дочерней привязанности, побудившее ее пожертвовать собой для него, успокоительно действовало на его изболевшую душу.

— Я сыщу тебя, дорогая, и отомщу негодяю, посмевшему коснуться тебя своей поганой рукой, — мрачно и решительно пробормотал он про себя.

Любви, которую ему внушала Юлианна, не существовало более. Теперь он лишь с отвращением думал о лукавой, развращенной женщине, которая даже на пороге смерти не нашла для него иного слова, как «москаль-схизматик»! Хороша христианка, которая рыскала по обедням, вечно бормотала себе под нос молитвы, часами простаивала на коленях перед образами и ежемесячно причащалась, а вместе с тем из эгоизма пожертвовала падчерицей и всю жизнь нагло его обманывала!

И Павел Сергеевич резко и горько засмеялся.

А кто знает? Очень может быть, что связь с Земовецким была не единственная! Столь опытная и ловкая «в амурах» дама могла и не раз позабавиться на его счет.

Это неожиданное соображение навело его на мысль взглянуть на переписку жены; он приказал Авдотье подать ключи покойной и открыл ее письменный стол.

Юлианна вела, оказалось, оживленную переписку с родными, многочисленными друзьями и подругами; весь ящик был набит старыми письмами. Однако Павел Сергеевич не нашел ничего, что подтверждало бы его подозрения. Но вот в маленьком портфеле он увидал несколько писем, помеченных штемпелем «Чарна». Три из них были от Станислава, но Адауров презрительно отшвырнул их, не читая; зато одно, писанное крупным жирным почерком графини Ядвиги, обратило на себя внимание некоторыми случайно бросившимися в глаза словами. Он развернул письмо и принялся читать; по мере того, как он пробегал строки, краска негодования заливала его лицо.

Послание графини писано было около двух месяцев тому назад и содержало строгую нотацию.

Она упрекала Юлианну за связь с таким близким родственником, как Стах, а еще больше за ее преступное намерение женить того на еретичке, мать которой, сверх того, была любовницей графа в Монако.

«Я пожалуюсь архиепископу на твоего духовника, который не запретил тебе подобную мерзость. Да и сама ты в обществе такого нечестивого мужа забыла, должно быть, что способствуешь греху, вдвойне ужасному, в виду поганой веры Марины! Как не побоялась ты рисковать спасением души Стаха, злоупотребляя его легкомыслием и рыцарскими побуждениями, лишь бы обеспечить собственную особу? А еще говоришь, что любишь его!..»

Павел Сергеевич думал, что задохнется от злости. В какую шайку негодяев попала его бедная Мара!..

Утром прибыл генерал Карятин, и Адауров рассказал старому приятелю всю правду.

— Видишь, Костя, мои подозрения были основательны, — грустным тоном добавил он. — Окажи мне услугу, возьми на себя похороны и поторопи их насколько возможно. Я не в силах ничем заниматься; между тем, уехать до погребения, значило бы подать повод к пересудам, а я жду не дождусь отправиться поскорее в Чарну.

И все исполнилось по желанию Павла Сергеевича. Ввиду жаркой погоды и быстрого разложения тела не было удивительно, что спешили с похоронами; а так как уже разнесся слух про обморок Адаурова, а его постаревший, осунувшийся вид вполне подтверждал его тяжелое горе и болезненное состояние, то поэтому никого не поражало, что генерал выходил не на все панихиды.

Номером, после похорон, Павел Сергеевич выехал, наконец, в Чарну.

В замке по-прежнему царили беспорядок и тревожное настроение. Непонятное исчезновение молодой графини действовало на всех удручающе. Графиня Ядвига вызывала общее сочувствие: она делала вид, что страшно огорчена, служила обедни и раздавала милостыни, чтобы Бог помог раскрыть истину.

Один Станислав не был одурачен ее кривляньями. Затаив в душе злобу, он следил и наблюдал за нею, и если не добыл пока каких-либо улик, то уловил злобный, глумливый взгляд, который та на него исподтишка бросала, и который обратил его подозрения в уверенность, что она виновница преступления.

Душевное состояние графа было ужасно. Внушенное ему Мариной смешанное чувство любви и оскорбленного самолюбия превратилось теперь, когда он потерял ее, в страсть, которая всецело захватила его; неуверенность в ее судьбе и боязнь, что бессердечная, злая и фанатичная графиня — подстать любому средневековому инквизитору — может мучить свою безвинную жертву, бросали его в дрожь. В этом душевном разладе, не зная, что предпринять для изобличения старой грешницы, не позоря вместе с тем своего древнего имени, Станиславу вспомнился его двоюродный брат Реймар. Хотя он и недолюбливал барона, но сознавал, что тот — человек серьезный, энергичный и мог бы подать добрый совет. Кроме того, он тоже внук графини Ядвиги и вместе с теткой Эмилией интересовался когда-то Мариной. Он решил написать Реймару и, изложив подробности исчезновения жены, убедительно просил того поскорее приехать помочь ему советом и участием в розысках.

Вечерело, Станислав только что вернулся из безуспешной поездки с сопровождавшим его чином полиции. След, на который они как будто напали, оказался и на этот раз ложным. Измученный граф был в отчаянии и бросился на диван в кабинете; в эту минуту лакей доложил о приезде генерала Адаурова.

Станислава и раньше удивляло, что Павел Сергеевич так долго не давал о себе знать, и теперь приезд генерала очень его обрадовал. Он поднялся и пошел навстречу гостю, но остановился, как вкопанный, пораженный происшедшей в том страшной переменой. Адауров постарел наружно лет на двадцать, а во взгляде, которым он смерил графа, читались ненависть и презрение.

— Граф, я желал бы поговорить с вами наедине. У меня есть для вас важные известия, и мне необходимо обсудить с вами некоторые вопросы, — строгим голосом сказал Павел Сергеевич, точно не замечая протянутой ему руки.

Бледное усталое лицо Станислава вспыхнуло.

— Я к вашим услугам, — холодно ответил он, распахивая дверь в кабинет.