Святилище - Уильям Фолкнер Страница 30

- Пойдешь?

Темпл вышла из-за бочки. Лупоглазый схватил ее за руку.

- У меня все пальто измазано сзади, - заныла Темпл. - Посмотри.

- Ничего. Завтра куплю тебе другое. Идем.

Они пошли к машине. На углу Темпл вновь остановилась.

- Хочешь еще, что ли? - прошипел он, не трогая ее. - Хочешь?

Она молча пошла и села в машину. Лупоглазый взялся за руль.

- Я принес тебе бутерброд. - Он вынул его из кармана и сунул ей в руку. - Ну-ка бери. Ешь.

Темпл покорно взяла и надкусила. Лупоглазый завел мотор и выехал на мемфисское шоссе. Держа в руке надкушенный бутерброд, Темпл перестала жевать и опять с безутешной детской гримасой собралась завопить; вновь его рука выпустила руль и ухватила ее сзади за шею, она неподвижно сидела, глядя на него, рот ее был открыт, на языке лежала полупрожеванная масса из мяса и хлеба.

Часам к трем пополудни они приехали в Мемфис. у крутого подъема перед Мейн-стрит Лупоглазый свернул в узкую улочку из закопченных каркасных домиков с ярусами деревянных веранд, расположенных на голых участках в некотором отдалении от дороги; здесь то и дело встречались одиноко растущие, неизменно чахлые деревья - хилые магнолии со свисающими ветвями, низкорослые вязы, рожковые деревья в сероватом, трупном цвету - между ними виднелись торцы гаражей; на пустыре валялись груды мусора; промелькнул кабачок сомнительного вида, за низкой дверью виднелась покрытая клеенкой стойка, ряд табуретов, блестящий электрический кофейник и полный мужчина с зубочисткой во рту, на миг возникший из темноты, будто скверная, зловещая, бессмысленная фотография. Сверху, из-за ряда административных зданий, резко обозначавшихся на фоне солнечного неба, легкий ветерок с реки доносил шум уличного движения - автомобильные гудки, скрежет трамваев; в конце улицы словно по волшебству появился трамвай и с оглушительным грохотом скрылся. На веранде второго этажа негритянка в одном белье угрюмо курила сигарету, положив руки на перила.

Лупоглазый остановился перед одним из грязных трехэтажных домов, входная дверь его была скрыта чуть покосившимся решетчатым вестибюлем. На замусоренной лужайке носились с ленивым и каким-то пошлым видом две маленькие, пушистые, белые, похожие на гусениц собачонки, одна с розовой лентой на шее, другая с голубой. Шерсть их блестела на солнце, словно вычищенная бензином.

Позднее Темпл слышала, как они скулят и скребутся за ее дверью, едва негритянка-горничная отворяла дверь, они стремительно врывались в комнату, тут же с тяжелым сопеньем взбирались на кровать и усаживались на колени мисс Ребы, вздымаясь при глубоких вздохах ее Могучей груди и облизывая металлическую кружку, которую по ходу разговора она покачивала в унизанной кольцами руке.

- В Мемфисе любой скажет тебе, кто такая Реба Ривертс. Спроси Любого мужчину на улице, даже хоть фараона. У меня в этом доме бывали крупнейшие люди Мемфиса - банкиры, адвокаты, врачи - кто угодно. Два капитана полиции пили у меня в столовой пиво, а сам комиссар проводил время наверху с одной из девочек. Они напились допьяна, вломились к нему, а он там совсем нагишом танцует шотландский танец. Пятидесятилетний мужчина, семи футов ростом, с головой как земляной орех. Прекрасный был человек. Он меня знал. Все они знают Ребу Риверс. Деньги здесь текли у них как вода. Они меня знают. Я ни разу никого не подвела, милочка.

Мисс Реба отхлебнула пива, тяжело дыша в кружку, другая ее рука, в кольцах с крупными желтыми бриллиантами, покоилась в пышных складках груди.

Малейшее ее движение сопровождалось одышкой, явно несоразмерной удовлетворению, которое оно могло доставить. Едва они вошли в дом, мисс Реба принялась рассказывать Темпл о своей астме, с трудом поднимаясь впереди них по лестнице, тяжело ставя ноги в шерстяных шлепанцах, в одной руке у нее были деревянные четки, в другой - кружка. Она только что вернулась из церкви, на ней была черная шелковая мантия и шляпка с яркими цветами; кружка внизу запотела от холодного пива. Большие бедра ее грузно раскачивались, собачки путались под ногами, а она неторопливо говорила через плечо хриплым, пыхтящим, материнским голосом:

- Лупоглазый правильно сделал, что привез тебя в этот дом, а не куда-то еще, Я ему вот уже - сколько уж лет, голубчик, я стараюсь подыскать тебе девушку? Считаю, что молодому человеку нельзя обходиться без девушки, как и без... - Тяжело дыша, принялась бранить вертящихся под ногами собачек, остановилась и отпихнула их в сторону. - Пошли вниз, - приказала, грозя им четками. Собачки, оскалив зубы, зарычали на нее пронзительным фальцетом, а она, распространяя легкий запах пива, прислонилась к стене и приложила руку к груди, рот ее был распахнут, в глазах, когда ей не хватало дыхания, мерцал скорбный ужас всего живого, массивная кружка поблескивала в полутьме, словно матовое серебро.

Узкая лестница поднималась чередой тусклых маршей, нависающих один над другим. На всех площадках свет, проникающий спереди из-за плотно завешенных дверей, а сзади сквозь прикрытые ставнями окна, был каким-то вялым, иссякшим, обессиленным, гаснущим - эта бесконечная вялость напоминала гнилое болото, куда не доходят солнечный свет и оживленный дневной шум. Ощущался тяжелый запах беспорядочного питания, алкоголя, и Темпл, даже в ее неведении, казалось, что ее окружают призрачная смесь нижнего белья, потаенные шорохи тел, несвежих из-за частых соитий и извержений по ту сторону глухих дверей, мимо которых они шли. Сзади возле их ног пушистыми бликами суетились собачки, постукивая коготками о металлические ленты, крепящие к лестнице ковровую дорожку.

Потом, лежа в постели с полотенцем, обернутым вокруг обнаженных бедер, Темпл слышала, как обе скулят и фыркают за дверью. Ее шляпка и пальто висели на вбитых в дверь гвоздях. Платье и чулки валялись на стуле, ей показалось, что откуда-то доносится мерное хлюпанье стиральной доски, и она вновь заметалась, мучительно ища, куда бы спрятаться, как и тогда, когда с нее снимали панталоны.

- Ну-ну, - сказала мисс Реба. - У меня самой четыре дня шла кровь. Это ерунда. Доктор Куин остановит ее за две минуты, а Минни все выстирает, выгладит, ты даже ничего не заметишь. Эта кровь принесет тебе тысячу долларов, милочка.

И подняла кружку, жесткие увядающие цветы на ее шляпке закивали в мрачной здравице.

- Несчастные мы девочки, - сказала она. Опущенные шторы, испещренные множеством трещин,

будто старая кожа, чуть раскачивались от ветерка, несущего в комнату на замирающих волнах шум субботнего движения, праздничный, негромкий, мимолетный. Темпл неподвижно лежала в постели, вытянув ноги и закрывшись до подбородка одеялом, лицо ее, маленькое и бледное, обрамляли густые разметавшиеся волосы. Мисс Реба, тяжело дыша, опустила кружку и хриплым, негромким голосом стала объяснять Темпл, как той повезло.

- Все девочки в округе вешались на Лупоглазого, милочка. Есть тут одна маленькая замужняя женщина, она частенько тайком приходит сюда, так даже совала Минни двадцать пять долларов, чтобы только привела его к ней в комнату. Но думаешь, он хоть смотрит на кого-нибудь? На девочек, что имели по сто долларов за ночь? Нет. Деньги у него текут как вода, но, думаешь, хоть взглянет на кого? Разве что иной раз потанцует. Я всегда знала, что Лупоглазый не свяжется с простой потаскушкой. Говорила им: та, что сойдется с Лупоглазым, будет ходить в бриллиантах, но, говорила я, вам, простым потаскушкам, это не удастся, а Минни сейчас все выстирает, выгладит; ты даже не узнаешь своих панталон.