Моя жизнь и время - Джером Клапка Джером Страница 30

Вообще говоря, писать пьесы в соавторстве — большая ошибка. Как в старину на велосипеде-тандеме, каждый считает, что работает за двоих. Последним моим напарником был Джастин Маккарти, но та пьеса просто напрашивалась на то, чтобы быть написанной в соавторстве. Тема пьесы — реинкарнация. Герой и героиня встретили друг друга во времена Прометея, и он научил ее возжигать огонь. Миллион лет спустя они оказываются в Афинах. Он Сократ, она рабыня. Чем они занимались в промежутке, никого не волнует. Под конец они попадают в наши дни — то есть время, когда пьеса была впервые поставлена на сцене. Я обратился с этой идеей в Нью-Йорк, к Филлис Нильсон-Терри, и она страшно загорелась, но в результате ничего из нашей затеи не вышло. В этом беда автора-драматурга: год труда, и никакого результата. Или пьесу все-таки поставят, но осмеют и через год забудут. Правда, все бесчисленные неудачи окупает один невероятный успех. Но невезучие пьесы мы почему-то любим больше.

Первым моим соавтором был Аддисон Брайт. Мы написали пьесу для мисс Истлейк. Помню, как Брайт читал ее Уилсону Баррету в гримерной в Бирмингеме, после спектакля «Клавдий». Баррет еще не переоделся, и в икрах обеих ног у него торчало по длинной шляпной булавке — мисс Истлейк их воткнула, поднимаясь вслед за ним по лестнице, а он ничего не замечал, пока не попытался положить ногу на ногу. В первом акте героиня мисс Истлейк переживала большое горе — когда занавес опускался, она захлебывалась душераздирающими рыданиями. На репетициях она выходила в начале второго акта все еще в слезах. Брайт ей объяснял, что по пьесе прошло шесть лет и в авторской ремарке сказано: «Входит, смеясь и болтая».

— Я знаю, — отвечала она, по-прежнему заливаясь слезами. — Глупость такая! Ничего не могу с собой поделать. Просто не успеваю прийти в себя.

Мы боялись, как бы то же самое не произошло и на премьере. На всякий случай переделали пьесу так, чтобы второй акт начинался в годовщину того давнего несчастья, и написали, что героиня входит «задумавшись».

Они с Анни Хьюз дебютировали в театре «Критерион», в один и тот же вечер, и обе с потрясающим успехом. Кажется, играли пьесу Маккарти. Когда я в прошлый раз видел мисс Истлейк, она содержала недорогой пансион на Гауэр-стрит. Из-за болезни бедняжка потеряла свою красоту и чудовищно располнела. Держалась она очень хорошо, даже лучше, чем прежде: не падала духом и не теряла жизнерадостности. Постоянно подшучивала над собой. В пьесе, которую я написал для Анни Хьюз, впервые на английской сцене фигурировал телефон. Об этом много говорили; критики обвиняли меня в ложном реализме. Сейчас я жалею, что сделал это, но наверное, кто-нибудь другой все равно бы додумался.

Я написал три пьесы для Мари Темпест. В двух она так и не сыграла, а в третьей сыграла и потом жалела, хотя сама была виновата. Ей хотелось серьезную пьесу — я и написал серьезную. Прочел ей, она была в восторге. Пьеса называлась «Эстер Кастуэйс». Мари в роли героини была великолепна, и на премьере ей бешено аплодировали. Но светская публика, разумеется, осталась недовольна. Мы могли бы это предвидеть — актрисе ни за что не позволят сменить привычный образ. На репетициях мы с ней не ладили. Я ходил в красном костюме. Мне нравилось, а она почему-то раздражалась. Я был упрям и отказывался расстаться с костюмом, хотя Мари предлагала даже купить его у меня, чтобы сжечь. В этой пьесе на сцену впервые вышла моя дочь, и выступила удачно. Мари она нравилась. Мари вообще любила опекать молоденьких девушек и всегда была мила с женщинами, а вот с мужчинами, насколько я понял, у нее не ладилось. Жаль, что привычное амплуа приковало ее к игривым ролям и платьям с рюшечками, — она могла бы стать великой актрисой. Я начал немного лучше понимать женскую психологию после того, как Лила Маккарти мне рассказала, что, получив новую роль, прежде всего мысленно наряжает свою героиню. По ее словам, невозможно понять, что думает и чувствует женщина, пока не представишь себе, как та одета. От одежды идешь вглубь. Точно так же ко мне пришел Незнакомец из рассказа «Жилец с четвертого этажа». Я следовал за чуть сутулой фигурой по улице, где клубился туман. Незнакомец то и дело останавливался, разглядывая двери домов. Лица его я не видел. Мне не давало покоя то, как он одет. В самой одежде ничего необычного не было, и я не понимал, почему она кажется мне примечательной. Дойдя до угла, он затерялся в тумане, а я все думал: обернись он, какое у него было бы лицо? Бродя по зимним улицам, я не мог выкинуть его из головы. Постепенно из этой причудливой одежды вырос мой персонаж.

«Мисс Гоббс» (или «Поцелуй Кейт», как пьеса называлась первоначально) поставил в Америке Чарлз Фромен с Анни Расселл в роли Кейт и очаровательной миссис Гилберт в роли тетушки. Эта пьеса впервые принесла мне хорошие деньги, если джентльмену позволительно упоминать такие подробности. Она была хорошим детищем, благослови ее Бог. Княгиня Павлова представила ее в России, а сейчас показывает в Италии. В Германии «Мисс Гоббс» имела большой успех. Я тогда жил в Дрездене. Один из саксонских придворных чинов привез мне в большом конверте поздравления от кайзера, так что пьеса, видимо, была не совсем плоха. И вот пример того, насколько простые люди не догадывались о надвигающейся Великой войне: мою пьесу «Большая игра» давали в театре «Хеймаркет» за шесть недель до того, как заговорили пушки. Действие происходит в Германии, один из центральных персонажей — немец, очаровательный старый профессор. Немецкие студенты в белых шапочках поют немецкие народные песни и пьют светлое пиво. Специально для этого спектакля написали музыку в немецком стиле. Главный герой учился в Германии, а возлюбленный матери героини, ее соответчик по делу о разводе, был австрийцем. Целый месяц мы репетировали, не подозревая, что правительства Европы все как одно ведут тайные приготовления, которые обрекут нашу пьесу на провал. Настоящий заговор!

Пьесу «Фанни и трудности с прислугой» я написал для Мари Темпест. Когда закончил, она уже была занята в другой постановке, а Фромен не хотел ждать, и мы отдали роль Фанни Уорд. На мой взгляд, из нее вышла совершенно восхитительная «Фанни», а дворецкий в исполнении Чарлза Картрайта был выше всяких похвал. Горничную играла Альма Мюррей. Я не видел ее почти двадцать лет. Она одной из первых показала Ибсена на лондонской сцене. Если бы не это, могла бы уже иметь свой собственный театр и быть одной из ведущих актрис, но в те времена Ибсена люто ненавидели. Актеров, запомнившихся в ролях из его пьес, не прощали. Почему-то «Фанни» провалилась в Лондоне, и Фанни Уорд повезла спектакль в Америку. Там пьеса имела громкий успех под названием «Леди Бэнток». Американцы обожают красивые названия. Потом ее переделали в музыкальную комедию, и в таком виде она продержалась на сцене четыре сезона. Я согласен с Гамлетом: актеры не должны произносить больше речей, чем задумано автором, — но, признаюсь, шуточка, придуманная американским актером, исполнившим роль режиссера из мюзик-холла, довольно затейлива. Он видит на столе Фанни раскрытую Библию, оставленную дворецким и дядюшкой. Перелистывает страницы с несколько удивленным видом. Его приятель спрашивает:

— Что за книга?

— Не знаю, — отвечает он. — Что-то о евреях.

«Фанни» перевели и поставили на сцене почти во всех европейских странах, кроме Португалии.