Мария Стюарт - Стефан Цвейг Страница 30

Если чувство в самой поре, то такова уж его природа, что оно не рассчитываети не скаредничает, не колеблется и не сомневается; когда любит царственнощедрая натура, это – полное самоотречение и саморасточение. Первые неделизамужества у Марии Стюарт только и заботы, как излить на молодого супруга своеблаговоление. Каждый день приносит Дарнлею новую нечаянную радость – то лошадь,то богатый наряд, – сотни маленьких нежных даров любви, после того как онаотдала ему самый большой – королевский титул и свое неуемное сердце. «Чемтолько может женщина возвеличить мужчину, – сообщает английский посол в Лондон,– он взыскан в полной мере… Вся хвала, все награды и почести, какими онарасполагает, – все сложено к его ногам. На каждого она смотрит его глазами, дачто говорить – даже волю свою она отдала ему». Верная своей неистовой натуре,Мария Стюарт ничего не умеет делать наполовину, всему отдается онабезоговорочно, целиком. Когда она дарит свою любовь, то уж без робости, безоглядки, очертя голову, в неудержимом порыве давать и давать без конца и меры.«Она во всем покорна его воле, – пишет дальше Рандольф, – он вертит ею, какхочет». Страстная любовница, она вся растворяется в послушании, в смирении,переходящем в экстаз. Только безграничная гордость может в душе любящей женщиныобратиться в столь безграничное смирение.

Однако великие дары лишь тому во благо, кто их достоин, для недостойного ониопасны. Сильные характеры крепнут благодаря возросшей власти (поскольку власть– их естественная стихия), слабые же гибнут под бременем незаслуженногосчастья. Успех пробуждает в них не скромность, а заносчивость; в каждомсвалившемся с неба подарке видят они по детской наивности собственную заслугу.Как вскоре выясняется, опрометчивая и безудержная щедрость Марии Стюартфатально растрачена на ограниченного, тщеславного мальчишку, которому приличнеебы иметь гувернера, чем повелевать королевой с большой душой и большим сердцем.Ибо стоило Дарнлею заметить, какую силу он приобрел, и он становится нагл изаносчив; Он принимает милости Марии Стюарт, словно причитающуюся ему дань, авеликий дар ее царственной любви – как неотъемлемую привилегию мужчин. Став еегосподином, он считает, что вправе ее третировать. Ничтожная душонка, «heart ofwax» [*], как с презрением скажет о нем самаМария Стюарт, избалованный мальчишка, ни в чем не знающий меры, он напускает насебя важность и бесцеремонно вмешивается в государственные дела. Побоку стишкии приятные манеры, они ему больше не нужны, он пытается командовать в коронномсовете, кричит и сквернословит, он бражничает в компании забулдыг, а когдакоролева как-то захотела увести его из этого недостойного общества, он грубовыругался, и, оскорбленная публично, она не могла сдержать слезы. Мария Стюартдаровала ему королевский титул – только титул, а он и вправду возомнил себякоролем и настойчиво требует равной с ней власти – the matrimonial crown;безбородый девятнадцатилетний мальчишка притязает на то, чтобы правитьШотландией, точно своей вотчиной. При этом каждому ясно: за вызывающейгрубостью не кроется и тени мужества, за похвальбой – ни намека на твердуюволю. Марии Стюарт не уйти от постыдного сознания, что свое первое,прекраснейшее чувство она растратила зря, на неблагодарного балбеса. Слишкомпоздно, как это часто бывает, пожалела она, что не послушалась добрыхсоветов.

А между тем нет для женщины большего унижения, нежели сознание, что оначересчур поспешно отдалась человеку, не достойному ее любви; никогда настоящаяженщина не простит этой вины ни себе, ни виновнику. Но столь великая страсть,связывающая двух любовников, не может сразу смениться простой холодностью ибездушной учтивостью: раз воспламенившись, чувство продолжает тлеть и толькоменяет окраску; вместо того чтобы пылать любовью и страстью, оно распространяетчад ненависти и презрения. Едва осознав ничтожество этого шалопая, МарияСтюарт, всегда неукротимая в своих порывах, сразу же лишает его своих милостей,делая это, быть может, резче и внезапнее, чем позволила бы себе женщина болееосмотрительная и расчетливая. Из одной крайности она впадает в противоположную.Одну за другой отнимает она у Дарнлея все привилегии, какие в первом увлечениистрасти, не размышляя, без счета дарила ему. О подлинном совместном правлении,о matrimonial crown, которую она когда-то принесла шестнадцатилетнему ФранцискуII, теперь уже и речи нет. Дарнлей вскоре с гневом замечает, что его больше незовут на заседания государственного совета; ему запрещают включить в свой гербкоролевские регалии. Низведенный на амплуа принца-консорта, он уже играет придворе не первую роль, о какой мечтал, а в лучшем случае роль оскорбленногорезонера. Вскоре пренебрежительное отношение передается и придворным: его другДавид Риччо больше не показывает ему важных государственных бумаг и, неспросясь его, скрепляет письма железной печатью (iron stamp) с росчеркомкоролевы; английский посол уже не титулует его «величеством» и не далее как всочельник, всего лишь полгода спустя после медового месяца, сообщает о «strangealterations» [*] при шотландском дворе. «Ещенедавно здесь только и слышно было, что «король и королева», а теперь егоименуют «супругом королевы». Дарнлей уже привык к тому, что в королевскихрескриптах его имя стоит первым, а теперь ему приходится довольствоватьсявторым местом. Были вычеканены монеты с двойным изображением: «Henricus etMaria», но их тут же изъяли из обращения и заменили новыми. Между супругамичувствуется какое-то охлаждение, но поколе это лишь amantium irae [*], или, как говорят в народе, household words [*], этому не надо придавать значения, лишь быдело не пошло дальше».